— Я не понимаю…

Я почувствовала, что Лейла возбуждена. Молодая деревенская девушка, которая никогда раньше не видела такого, была шокирована. Она увидела, что сексом могли заниматься несколько человек сразу, что он мог быть вне закона, вне нравственности, вне моральных устоев. Я сама это знала. Но я предпочла бы, чтобы Лейла училась хорошим манерам и приемам любви, а не порокам и извращениям, в облике которых та любит представать.

Мне не нужно было ничего особенного, чтобы возбудиться, никаких представлений, чтобы получить удовольствие. Бог был милостив, позволив мне наслаждаться самыми простыми способами: привлекательным мужчиной и ненасытным членом! После я могла послушать, как мои любовники рассказывают о самых невероятных способах достигать оргазма, своих самых распущенных утехах, но я не обязана была к ним присоединяться. Они могли сколько угодно говорить о своих фантазиях, я соглашалась участвовать в этом ушами, но не влагалищем.

Лейла с трудом выговорила:

— Пленник ничего не сделал. Он не виноват.

— Он платит за всех мужей. Это закон природы.

Казалось, она задумалась, прежде чем заявить:

— Я не хочу входить в этот город.

— Почему?

— Город, где мужчины и женщины лицемерят и изменяют, не заслуживает этого.

Я согласилась с желанием Лейлы, почти разделяя ее мнение. Мы решили вернуться и попросить приюта у крестьянки, убеждавшей нас не ходить в Смару.

Еще не рассвело, когда мы вернулись.

Пока мы шли по хлеву, мое внимание привлек шум. Я позволила Лейле идти дальше и прислушалась.

Меня насторожили прерывистое дыхание и визг животного. Я наклонилась над маленькой перегородкой и увидела то, что Бог больше всего ненавидит в своих созданиях: мужа крестьянки, который поднял джеллабу до бедер и ввел свой член в осла.

Я ушла на цыпочках, возмущенная неблагодарностью мужчин, которые предпочитают женщинам животных. Я вовсе не сожалела, что Лейла этого не заметила. То, что она видела часом раньше, достаточно рассказало ей о непостижимых путях любви… в Смаре даже крестьяне выбирали самые необычные пути.

* * *

Утро набросило на деревню свой белый шарф. Мы оставили позади Смару, ее ночные оргии и крестьян, любящих мулов.

Лейла шла, высоко подняв голову, хрупкая и легкая, как будто ее окружали джинны гор. Мне казалось, что она хорошела с каждым часом. Путешествие сделало ее движения красивыми и полными свободы, а воздух покрывал кожу персиковым загаром.

Мы шли все утро, собираясь укрыться под куполом гробницы, если ночь застигнет нас до прибытия в Зуират. Мы с удивлением поняли, что в этих местах полно мавзолеев и могил отшельников, и вокруг не было ни одного холма без зауйи, ни одного склона без меча минарета. Воздух был пропитан верой, и тучи суеверия закрывали горизонт.

По мере того, как мы приближались к окраинам Сахеля, растительность редела. Различаемые вдали холмы походили на облысевшие черепа.

— Посмотрите, тетя!

Лейла остановилась, и я вместе с ней. Во впадине долины сияло пурпурное поле. Никогда я не видела растение такого однородного цвета, красное, как кровь.

— Это не растение, — поправилась Лейла, приглядевшись лучше. — Это напоминает пугала.

Приблизившись, мы поняли, что перед нами десятки флажков, покрывавших тростники. Можно было подумать, что это фески на членах.

Едва мы обошли странную плантацию и направились к холму, как попали на хутор, скрытый между двумя рядами деревьев. Небольшие группы женщин без покрывал ходили между соломенными крышами. Увидев нас, они приумолкли. Одни поднялись, тогда как другие рассматривали нас сидя, держа руку у лба, чтобы закрыться от полуденного солнца.

Очевидно, мы не были здесь желанными гостями.

— Что вы здесь делаете? — отважно спросила рыжая женщина с длинными волосами.

— Мы идем в Ранжер, но думаю, что мы сбились с пути.

— Город Ранжер? Вам до него идти еще как минимум три дня.

Что-то в этих женщинах выдавало одновременно отвагу и боязнь, злобу и отчаяние. Я знаю о своем любопытстве. Оно поднимается, как член, который не опадает, пока не удовлетворится.

— Можем мы просить вас о гостеприимстве?

Они обменялись взглядами и зашептались. Затем крупная женщина лет сорока объявила, смотря на Лейлу:

— Мы дадим вам убежище на эту ночь, но завтра вы уйдете.

— Вы будете гостями Зухур, — тут же добавила рыжая.

Зухур, с крупными ягодицами и глазами, напоминающими миндаль, сделала знак, и женщины расступились. Мы последовали за нашей хозяйкой и оказались в домишке, где пять женщин прижимались одна другой, с кальяном во рту и ивовым веером в руках. Мы бесшумно присели, они едва посмотрели на нас.

Вдруг одна из женщин начала петь, так протяжно и грустно, что я заметила, как в глазах Лейлы заблестели слезы. Сама я беспокоилась и оставалась настороже.

Когда пение прекратилось, самые молодые встали, постелили матрас в центре комнаты, подали на ужин кукурузные лепешки, овечий сыр, мед и пшеничные пироги.

Никто не произнес ни слова. После ужина все заняли свои места, и мы сделали то же самое.

— Тетя, я не видела здесь ни одного мужчины, — прошептала Лейла.

— Моя дорогая, тебе потребовалось время, чтобы это заметить. Я чувствую отсутствие мужчины по состоянию воздуха.

— Как вы это объясняете?

Я подумала, прежде чем ответить:

— Должно быть, мы в деревне, которую мужчины покидают днем. Они уходят отсюда работать в полях или близлежащих местечках. Некоторые уходят дальше, в большие города, и, случается, отсутствуют месяцами.

Мы замолчали из страха быть подслушанными или потревожить кого-нибудь. Мы устали от путешествия, и ночь гостеприимно приняла нас.

Меня разбудила Лейла. Она стояла, прижавшись носом к окну:

— Тетя, тетя! Я увидела мужчину.

Я осмотрелась. Комната опустела, от женщин, которые спали рядом, не осталось и следа.

Я тоже поднялась и направилась к двери. К моему большому удивлению, она была закрыта. Я присоединилась к Лейле у окна, и вот, клянусь пророком и Иисусом, то, что я увидела: тридцать мужчин шли, опустив глаза, среди вереницы стоявших молча женщин. Все уже в возрасте, и ни одного юноши. Наша хозяйка, которая, без сомнения, распоряжалась здесь, командовала, указывая каждому мужчине его хижину. И он тут же пропадал за занавеской, служившей дверью.

Оставшись одни, женщины образовали круг возле большого медного таза и принялись ждать. Мы с Лейлой стояли за окном, иногда сменяя друг друга, чтобы ничего не пропустить.

Через час послышался шум шагов. Мы снова заняли свой пост. Мужчины опять гуськом вышли наружу. В этот раз они один за другим подходили к тазу, и каждый раз был слышен звон металла, падающего внутрь.