только на репетиции) пока оркестр играл вступление к его пению, вместо этого он тихо пропел мне начало очень известной басовой арии из совсем другой оперы. Слышать это мог только я. Но когда это неожиданно, то это безумно смешно, а при моей смешливости это просто невозможно. Режиссер спектакля П. С. Златогоров потом просил Владимира Аркадиевича: «Володя, ну будь с ним осторожен. Это же будет катастрофа». Катастрофы, к счастью, не случилось. Остроумия Владимиру Аркадиевичу было не занимать. О В. А. Канделаки у меня остались самые теплые воспоминания. Другим моим партнёром в этом спектакле был ведущий баритон театра Ян Кратов. Партии Фьордилиджи и Дорабеллы пели Галина Писаренко и Эмма Саркисян.

В спектаклях «В бурю» и «Семья Тараса» одним из запоминающихся моих партнеров был великолепный бас Георгий Данилович Дударев. Очень профессиональный, очень опытный певец. Ко мне он относился, как относятся к маленьким детям. Еще бы, я ведь был всего еще студент консерватории, а он известный бас. Но никакого превосходства в его отношении ко мне я не чувствовал.

В театре был еще один замечательный баритон Олег Кленов с прекрасным, очень красивым голосом. Мы с ним как-то быстро нашли общий язык. У него был огромный репертуар. Это был удивительно жизнерадостный, веселый человек. С ним было очень «тепло». Со мной он пел партию Онегина. Мы очень сдружились.

В апреле 1965 года ко мне обратились из Дома звукозаписи (ДЗЗ) Всесоюзного радио с предложением записать одного из персонажей оперы В. Мурадели «Великая дружба». Я слышал, что с этой оперой был связан большой скандал. 10 февраля 1948 года вышло Постановление ЦК ВКП(б) «Об опере «Великая дружба». В постановлении автор оперы В. Мурадели, так же как Прокофьев и Шостакович, был причислен к формалистам. После этого Мурадели был снят с работы и его произведения запрещены к исполнению. Однако, после смерти И. В. Сталина вышло новое постановление ЦК КПСС от 28 мая 1958 года, т. е. ровно через 10 лет «Об исправлении ошибок в оценке оперы «Великая дружба». В. И. Мурадели был восстановлен в Союзе композиторов. Было принято решение сделать запись этой оперы в фонд радио. Мне поручили роль одного из аксакалов. Суть в опере в том, что русские и грузины – друзья, и нельзя об этом забывать. От Ленина на Кавказ пришел посланник к горцам, чтобы наладить связь со старейшинами. На записи оперы присутствовал сам Вано Ильич Мурадели. Он мне рассказал причину появления первого постановления. 7 ноября 1947 года в день 30-летия Октябрьской революции на сцене Большого театра состоялась премьера оперы «Великая дружба». На премьере присутствовал сам И. В. Сталин. И вот Вано Ильич рассказывает мне: «В опере есть место, где посланник В. И. Ленина рассказывает аксакалам о революции, о большевиках, о вожде всех народов. Кто-то из аксакалов спросил: «А кто же этот герой, который вождь народов, как имя его?» Посланец ответил: «Имя его – Ленин!». После этого И. В. Сталин встал и ушел из театра. И вскоре появилось знаменитое Постановление». Кстати, постановщиком этой оперы в Большом театре был Б. А. Покровский. Но, к счастью, никаких мер по отношении к нему не последовало. Вот такие были времена. В. И. Мурадели в стране знали очень хорошо по его песенному творчеству. Его песни были очень популярны.

Когда Большой театр вернулся из Милана, меня, действительно, вызвали на предмет разговора о возможности работать в Большом. У меня спросили, что я могу петь? Я ответил, что из репертуара Большого театра у меня есть только Ленский и граф Альмавива в «Севильском цирюльнике». Присутствовавший при разговоре Б. А. Покровский сказал: «Ну, это не очень показательно». Тогда я ответил, что могу выучить и спеть партию Герцога в опере «Риголетто». На что Покровский заметил: «Вот это другое дело». Меня прикрепили к концертмейстеру театра К. Виноградову, который подготовил со мной партию Герцога. Я учил всегда очень быстро, и скоро смог уже сдать партию дирижеру. Затем с режиссером А. И. Кожевниковым начались сценические репетиции. И 16 мая 1965 года я спел партию Герцога в опере Верди «Риголетто». Моими партнерами были М. Н. Звездина и сам постановщик спектакля А. П. Иванов.

Народный артист СССР Алексей Петрович Иванов был уникальный фигурой. У него был редкий голос и по красоте и по силе. Он брал такие верхние ноты, которых не всякий драматический баритон мог взять. Притом он делал это даже в преклонном возрасте. Ему трижды присваивали звание Лауреата Сталинской премии. Судя по тому, что после моего выступления меня в театр взяли, я спел неплохо.

А. П. Иванов – Риголетто, Д. А. Королев – Герцог

И вот 4-го июня 1965 года меня оформили в театр переводом, правда, почему-то в стажерскую группу. Для меня это было странно, ведь я пел уже на сцене Большого две ведущих партии (Ленского и Герцога), а к третьей («графа Альмавивы) мог приступить сразу.

Вероятно, для этого были какие-то «политические» причины. Но в том же 1965 году, уже после возвращения театра из отпуска, я был зачислен солистом в основной состав труппы. А когда я получил диплом об окончании Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского, началась моя профессиональная жизнь, как оперного певца. Перед этим я спел все свои дипломные спектакли и дипломные концертные программы. 30 июня 1965 года, уже с дипломом профессионального певца, я пел в Большом зале консерватории на концерте, посвященном 96-му выпуску консерватории. Там выступали выпускники разных факультетов.

Герцог – Д. А. Королев

От вокального факультета выступали только Нина Яковлева (впоследствии солистка театра Б. Покровского) и я.

Мне опять повезло. Я поступил в Большой театр, можно сказать, в период его «Серебряного века». Там было много замечательных певцов старшего поколения: В. М. Фиросова, М. Н. Звездина, А. П. Иванов, И. И. Петров, А. П. Огнивцев.

Да и среднее поколение было в зените. Блистали: И. К. Архипова, А. А. Эйзен, Ю. А. Мазурок, З. И. Анджапаридзе, Г. В. Олейниченко и другие.

Мы, молодые солисты, очень ясно ощущали значимость этого «Серебряного века»: было у кого учиться.

В начале сезона 1965–1966 года в театре я спел партию Ленского в опере П. И. Чайковского «Евгений Онегин». Спектакль был мне очень знаком и по работе в студии и по работе в театре Станиславского. Тем более, что в этих же декорациях и мизансценах я уже