Зал театра был настолько благодарный, там была такая замечательная акустика, что совершенно исключала, несмотря на огромные размеры, какое-либо форсирование голоса. Гуго Ионатанович всегда меня предупреждал, что форсирование голоса не приносит желаемого результата, а только изнашивает голос. Он говорил: «Не надо форсировать звук, не надо кричать. Ишак тоже кричит очень громко, но его слушать никто не приходит».

Онегин – Ю. Гуляев, Ленский – Д. Королев

И как это ни парадоксально, звучит форсированный голос в зале хуже, чем не форсированный. Мои студенты в консерватории, когда ходили в театр, поражались, как это я, не форсируя голос, тем не менее, заполняю голосом весь театр. А тут нет ничего удивительного. Не форсированный голос – полетный, поэтому и летит в зал, а не остается с певцом рядом.

В это же время в Большом театре начались репетиции оперы Дж. Россини «Севильский цирюльник». Партию графа Альмавивы я уже несколько лет пел в оперной студии, так что знал ее очень хорошо. Ставил спектакль режиссер Большого театра Н. Ю. Никифоров. Он меня тоже знал по оперной студии, где он немного работал режиссером. До отпуска театра я мало успел побывать на репетициях. Основная работа над «Севильским цирюльником» началась уже после отпуска. Я стал сидеть на репетициях на верхней сцене и смотреть, как репетируют старшие товарищи. (Верхняя сцена – это сцена только для репетиций. По размерам она полностью совпадает с размерами основной сцены. Поэтому, при переходе на основную сцену не надо перестраиваться).

«Граф Альмавива здесь перед Вами»

Однажды, в это же время, в канцелярии оперы я услышал чьи-то рассуждения о том, что каждый человек должен иметь своего Гуру или Учителя, который бы направлял его. Случайно при этом разговоре присутствовал Б. А. Покровский. Он вступил в разговор и сказал: «А вы знаете, что Учителем для вас может быть любой человек, даже очень глупый?». Мы, конечно, оторопели – как это? «А очень просто. У умного человека вы будете учиться, как НАДО делать, действовать, говорить, думать, а если человек глупый, то он будет вам показывать, а тем самым учить, как НЕ НАДО делать, думать. Вот они и будут для вас в этот момент Учителями. Надо только, чтобы этот урок был вами воспринят, дошел до вас, а не прошел мимо». Меня это потрясло. А ведь, это действительно так. Я сразу вспомнил и Олега Скачкова с композитором Шуманом и того старенького баса из хора оперной студии, которые, как оказалось, были для меня в то время Учителями. И вот, во время репетиции «Севильского» я получил еще один урок. На сцене репетировал певец NN, из старшего поколения, который очень манерно и слащаво изображал графа Альмавиву. Я сначала даже восхитился, как он здорово шаржирует пошлых, безвкусных, манерных теноров, которые так пели когда-то давно. В наше время это уже было непозволительно. Но, как потом выяснилось, певец никого не шаржировал. Он именно так и трактовал себе образ Графа. Вот тут я и понял, что это мне очередной урок, очередной Учитель. И для себя я этот урок усвоил на всю жизнь и твердо понял, что ТАК я петь не буду НИКОГДА.

Немного забегу вперед. Однажды на концерте в одном Доме культуры, где я пел в сборном концерте, прогуливаясь по холлу, я услышал мнение одного зрителя о своем пении. «Да, Королева я слышал, но у него мало слащавости в пении». Я подумал, вот это для меня прекрасный комплимент.

Конечно, и бо́льшая, по сравнению с оперной студией, сцена и совсем новые мизансцены и декорации заставили меня много работать. Но я работы не боялся, я любил работать. И уже в сезоне 1965–66 года спектакль «Севильский цирюльник» был поставлен. Я в нем спел графа Альмавиву. Моими Розинами в этой постановке были такие колоратурные сопрано, как В. М. Фирсова, Г. В. Олейниченко, К. Г. Кадинская, Л. Ф. Божко и, позднее, Б. А. Руденко. Партию Фигаро исполняли: Ю. Мазурок, И. Морозов, Е. Кибкало, А. Большаков, Ю. Гуляев. В. Мальченко. Роль Дона Базилио была поручена: А. Ф. Кривчене, Артуру Эйзену, позднее Евгению Нестеренко, Георгию Селезневу.

Спектакль был веселый и очень хорошо принимался публикой. Вера Михайловна Фирсова была высококлассный профессионал. В жизни она была несколько суровая. Но, несмотря на свой возраст, в роли Розины она всегда была игривая, кокетливая, т. е. такая, какая и должна быть Розина. Голосом она владела блестяще. Очень жаль, что мне довелось с ней петь не очень долгое время. С Галиной Васильевной Олейниченко я пел очень много раз, долгие годы и не только в Большом, но и на гастролях. Она была прекрасный партнер, прекрасный, очень чуткий товарищ. Когда была необходимость, она всегда приходила на помощь. И в жизни она всегда была веселая и жизнерадостная.

Граф Альмавива в роли пьяного солдата (опера «Севильский цирюльник»)

С Кларочкой Кадинской мы были знакомы, что называется, «с детства» т. е. с консерватории. Мы были с ней партнерами еще там в оперной студии и пели все того же «Севильского» и «Дуэнью». Это очень милая женщина с красивым голосом, прекрасный профессионал. Мне всегда доставляло большое удовольствие петь вместе с ней. С Бэлой Андреевной Руденко мне пришлось петь не очень много, т. к. она пришла в театр значительно позже меня. Из баритонов наиболее мне близкими были Е. Г. Кибкало и А. П. Большаков, И. А. Морозов и, позднее, Ю. А. Гуляев. Все они были очень доброжелательными людьми и прекрасными профессионалами. С ними всегда было как-то легко и надежно, очень уверенно. Когда они пели со мной, я ощущал какой-то особый «климат» и на сцене и за кулисами, какую-то незримую поддержку.

Басы всегда были немного «на отшибе», как будто они наши старшие товарищи, хотя по возрасту были такими же, как мы.

31 октября 1965 года в Большом театре я пел «Севильский цирюльник» с гастролером из Румынии Николае Херля, который пел партию Фигаро. В то время он был достаточно известный в Европе певец. У него был очень красивый голос и прекрасная вокальная техника. Я немного волновался: как я буду петь с певцом, который поет на другом языке (естественно, он пел на итальянском). Но Гуго Ионатанович меня всегда учил ориентироваться не на певца, а на музыку и оркестр. Тогда при