«Вчера он… (зачеркнуто). Я не хотела, то есть… все произошло так быстро. Он целовал меня на чердаке, ласкал чуть смелее, чуть откровеннее, чем всегда. Я и боялась, и замирала от удовольствия. Я понимала, что он расстроен помолвкой, но что мы могли сделать? Он задрал мне юбку, он всегда так делал, его пальцы скользили у меня между ног. Мне это всегда было приятно. В конце наступает момент такого наслаждения, что одно воспоминание об этом заставляет снова тянуться к нему.

Но он вдруг лег сверху, а потом было больно. И… он сказал, что стал моим первым мужчиной. И я теперь не девушка. Я плакала, а он гладил меня по голове и обещал что-нибудь придумать.

Но что он может придумать? Он меня обесчестил.

Мне страшно. Я никому не могу рассказать об этом. Меня ждет позор».

«Я должна решиться. Должна поговорить с мессиром Валерио. Сегодня он с беспокойством спрашивал, хорошо ли я себя чувствую. А я сильно похудела от страха. Две недели… осталось две недели. Моя беда уехала вчера. Бросила меня тут одну с матушкой. Все эти две недели он каждый день… А я не могла отказать. Но я не могу обмануть мессира Валерио. Он этого не заслуживает. Сегодня вечером пойду к нему в кабинет. Расскажу обо всем. Не могу больше».

«Ужас сковывает меня, и зубы стучат от страха. Нужно бежать. Я ошиблась во всех. Написала мессиру Рональдо, он согласен помочь. Все эти дни не выхожу почти из комнаты, сказалась больной. Завтра спрячу дневник в дупле дерева и сбегу. Нужно успеть до свадьбы. Не могу видеть мессира Валерио. Он чудовище.

Пошла в кабинет следом за ним четыре дня назад. Хотела признаться в своем падении. Только увидела, как он входит в потайную дверь. Успела посмотреть, как он дотронулся до рогов оленя, и шкаф отъехал, а там каменный ход. Юркнула в кабинет, смотрю, он уже далеко в этом каменном коридоре. И пошла за ним. Окликнуть не смела, и боязно вдруг стало. Огонь в его факеле вдруг из красного стал зеленым.

Я кралась следом за ним и понимала, что нельзя себя обнаружить. Мы словно перешли какую-то черту, за которой осталось все знакомое. А теперь впереди меня шел человек, которого я боялась.

Вскоре по обеим сторонам коридора начались двери камер. Много-много дверей. Когда свет факела осветил одну из дверей с отодвинутой заслонкой, я увидела мелькнувшее там мертвенно-бледное лицо с застывшими глазами. И так испугалась, что метнулась обратно в темноту. Раздалось какое-то нечеловеческое хрипение, а потом глухие удары. Сначала за той дверью, а потом за остальными.

— Угомонитесь, — прозвучал голос мессира Валерио.

И все стихло. Ни жива ни мертва я стояла в темноте, прислонившись к каменной стене. Наверно, то лицо никогда не уйдет из моей памяти. Страшное, неживое лицо.

В наступившей тишине я услышала плач.

Собравшись с силами, я опять шагнула вперед, чтобы разглядеть мессира Валерио. Он остановился у стены, к которой была прикована девушка».

«Девушка была раздета по пояс. Руки подняты и связаны над головой. Она умоляла его, а он просто гладил ее. Так гладят собаку. Мне было страшно. До меня долетал тонкий голосок девушки:

— Пожалуйста, мессир! Пожалуйста! Умоляю, сжальтесь.

Мессир Валерио покачал головой и что-то прошептал ей, накрыв ладонью ее грудь. Она зарыдала.

Мессир Валерио вытащил кинжал… Она завизжала. Так страшно! Так дико!

Он стоял ко мне спиной, практически загораживая ее от меня. Кинжал опустился на девушку, раздался вопль. Потом хрип. Мессир Валерио словно резал что-то с трудом, потом сунул руку и резко поднял ее вверх: в его красной от крови руке я увидела сердце, оно еще билось…

Я бросилась бежать. Выскочила из его кабинета и забилась под кровать в спальне. Мне так страшно, так страшно… Ужас от увиденного останется со мной навсегда. Бежать! Бежать отсюда! Пока еще не поздно!»