Надо же, чтобы Бернхард, чистоплюй и аккуратист, превратился в животное.

— Господи, на кого ты похож… — выговорила я. Бутылка была наполовину пуста, Бернхард лил в себя виски как воду и теперь едва не падал со стула.

— Пошли в постель, Шарлотта, — вдруг произнес он, — я еще голоден.

И он начал разматывать на ногах какие-то серые тряпки.

— Но там наверху холодно, — запротестовала я, стараясь выиграть время, — мы топим только в кухне.

Не надо было мне говорить это «мы», ну да Бернхард не заметил. Он между тем снял уже и рубашку, и штаны, как будто собирался расположиться на жестком столе как на матрасе. Наверху в мягкой постели лежала пижама Хуго. Никогда в жизни, ни за что не легла бы я больше в эту постель с Бернхардом.

Он стоял теперь передо мной голый.

— Раздевайся! — приказал он.

В прежние времена мы отправлялись спать в ночных сорочках, так что я вообще довольно смутно представляла, как выглядит муж мой без одежды. А теперь от этого возникшего передо мной привидения, смердящего и покрытого струпьями, меня затрясло и затошнило. Он потянулся ко мне, я изо всех сил отпихнула его. Бернхард был так слаб, что тут же рухнул на пол и ударился головой об угол ящика с углем. Кровь струйкой побежала у него со лба.

В отчаянии я некоторое время медлила, потом осторожно к нему подошла. Он был то ли без сознания, то ли мертвецки пьян. Дышал с трудом, в груди у него все клокотало. Что мне с ним делать?

В конце концов я принесла вату, йод и пластырь и перевязала рану на его голове. Кровь все еще шла, но уже гораздо меньше. Оставить его голого лежать на ледяном полу в кухне я не могла. Он так иссох, что я наверняка без труда доволокла бы его до ближайшего дивана. Но от одной мысли, что мне придется дотрагиваться до него, я впадала в панику. Да он же, как пить дать, именно у меня на руках и очнется! Нет уж, пусть лежит здесь, пока Хуго не придет. Хуго мне поможет. Но я все-таки принесла серую лошадиную попону и накинула ее на распростертое на полу тело.

Я стала помаленьку приходить в себя: убрала в буфет остатки еды, вымыла сковородку и закурила американскую сигарету.

Тут вдруг мелькнула у меня мысль, что надо бы смыть с себя его грязь. С тяжелой бадьей, полной воды, я побежала в холодную ванную. Когда я вернулась, из-под попоны доносились хриплые клокочущие звуки, а вонь была настолько невыносимой, что хотелось нараспашку отворить окно. Но этому полутрупу, пропитанному спиртным, хватило бы и легкого сквозняка, чтобы замерзнуть, так что я оставила все как есть и ушла в гостиную. Ну что же это Хуго никак не идет? Скорей бы уже! Впрочем, он тоже проблемы не решит. Стуча зубами, я завернулась в маленький плед: мне казалось, что Бернхард меня все-таки заразил.

Но вот наконец-то заскрипел ключ в замке. Я сорвалась с места, кинулась опрометью наружу и в смятении упала на руки растерянному Хуго. Говорить я не могла, ему пришлось приводить меня в чувство, похлопывая по спине. Он страшно устал, продрог до костей, и его тянуло в теплую кухню.

— Нельзя, там Бернхард! — выдохнула я заикаясь.

Хуго посмотрел не меня как на ненормальную, потрогал холодной ладонью мой лоб, покрытый испариной, и решительно распахнул кухонную дверь. Вонь тут же ударила ему в ноздри.

— Тебя что, вырвало?.. — начал было он и тут заметил нечто накрытое попоной.

Я стала сбивчиво, захлебываясь и заикаясь, рассказывать ему, что произошло.

Хуго меня едва слушал, подошел к лежащему, наклонился и потрогал теперь его лоб.

— Что случилось-то? Давай по порядку, — сказал он, и я повторила свой рассказ.

Хуго осторожно накрыл попоной голову Бернхарда.

— Он мертв, — проговорил он.

У меня началась истерика. Хуго зажимал мне рот рукой:

— Детей разбудишь! Но и это не помогало.

— Я его убила! — голосила я.

Слава Богу, Хуго хоть как-то держал себя в руках. Он налил мне из бутылки и заставил выпить.

— Неужели он один… почти всю бутылку моего виски… Ну ладно, все равно. Я пошел за врачом, — сказал он. — Бернхард, скорее всего, скончался от заворота кишок. Надо было ему чаю налить и манной каши сварить…

— Это я его угробила! — выла я.

Ни у одного из наших соседей не было, конечно, никакого телефона. Оставалось только ехать на велосипеде, чуть ли не час, до американской гостиницы, откуда можно было позвонить врачу. И все-таки Хуго решительно стал натягивать на себя прорезиненный плащ.

— Не смей! — закричала я. — Меня упрячут в тюрьму! А что тогда будет с детьми?

Хуго снова осмотрел рану Бернхарда.

— Дети его видели? — спросил он.

Я помотала головой отрицательно и отошла к окну. Шел снег.

— Хуго, пожалуйста, — умоляла я, — если ты меня любишь, убери его куда-нибудь отсюда…

Он взглянул на меня как на сумасшедшую:

— Да ты что? Ты как это себе представляешь?

— Ну, положи его в тележку и отвези на какие-нибудь развалины…

Хуго уже не сомневался, что я помешалась, и твердо решил ехать за врачом и полицией. «Отрапортовать», как он стал выражаться после долгих лет войны.

Что же с нами будет? Хуго, конечно, понимал, что из-за этой скверной истории Ида узнает о нашей с ним связи. С другой стороны, любой врач, взглянув на Бернхарда, подтвердил бы сразу, что тот умер от истощения.

— Ну конечно! А рана на голове, а кровь? Он же голый, пьяный и весь в блевотине! — запротестовала я. — Даже слепой поймет, что тут было. Подумают, что он тебя тут нашел, в своем гнездышке, а ты его в драке и завалил. Кто поверит, что ты должен был защищаться, если на тебе ни царапины, а он от порыва ветра на ногах не устоял бы?

Хуго курил уже десятую сигарету. Вдруг он заявил:

— У меня в голове каша, все перемешалось и шумит, как на мельнице. Я пойду спать, все равно ничего не соображаю. Кажется, я грипп подхватил. Утром решим.

Представив себе, как Хуго уже преспокойно спит наверху, а я дрожу тут на кухне рядом с голым смердящим Бернхардом, я снова разрыдалась. И тут Хуго сдался. Он завернул тело в свой плащ и отнес в подвал. А мне предоставил отмывать пол на кухне. Я распахнула настежь все окна и, не размышляя ни секунды, швырнула в тлеющую печь валявшиеся вокруг обноски мужа. Они вспыхнули, задымили и сгорели. Когда Хуго вернулся из подвала, под столом валялись только ботинки.

— Пошли спать, — скомандовал он, — иначе утром оба будем никакие.

Измученный Хуго и правда тут же уснул, а я, прижавшись к нему всем телом, все тряслась от ужаса. Бернхард отец моих детей, а я с ним так поступила! Хуго сначала, до того как переселился в мою супружескую двуспальную кровать, спал на софе в гостиной, как будто только снимал у меня комнату. Он рано уходил и поздно возвращался, так что долгое время я могла не бояться, что мои дети увидят нас в одной постели. Но скоро это стало неизбежно. Вероника часто прибегала к нам посреди ночи с плачем. После того как мы пережили бомбежку в бомбоубежище, ей часто снились кошмары. А Ульрих обычно возникал возле нашего ложа по утрам.