Это последнее было не прихотью, а производственной необходимостью. Семь сестёр не собирались сложа руки наблюдать, как у них из-под носа уводят нефтяные месторождения. Горели буровые вышки, не по своей воле сменялись правительства, при загадочных обстоятельствах умирали люди. Праворадикальная вооружённая группировка OAS, боровшаяся за сохранение французского господства в Алжире, та, что позднее прославится покушением на генерала Де Голля и попыткой государственного переворота во Франции, приговорила Маттеи к смерти. В ответ на это он окружил себя маленькой личной армией, ядро которой составляли члены его старого партизанского отряда.

Не всё обстояло благополучно и внутри Италии. Политика и политики её в те времена находились под сильнейшим англо-американским давлением. Да и без того критиковать Маттеи было кому и за что. Методы его и близко не укладывались в рамки законов и правил. За счёт чего финансировалась и как жила скрытая часть айсберга ENI, в полной мере понимал разве что сам его создатель. Однако на беду его противников, благородство целей Маттеи не могли не признать даже самые беспощадные критики.

ENI строила автострады. Ведь чем больше машин – тем выше спрос на бензин.

ENI строила заводы и фабрики. ENI спасала предприятия от банкротства и прямо или косвенно обеспечивала работой сотни тысяч – если не миллионы – итальянцев. Ведь чем больше у них будет денег, тем больше машин и бензина они купят.

ENI возводила крупнейшую в тогдашней Европе атомную электростанцию. Ведь нефть всё равно чужая, а газ когда-нибудь кончится. Даже в этом случае страна должна сохранить энергетическую независимость.

И итальянцы платили ENI взаимностью. Окружённый народной любовью, Маттеи был неуязвим. Но и этого ему было мало.

В 1959 году, в самом разгаре холодной войны, Итальянская республика, одна из стран-основательниц блока НАТО, на крайне выгодных для себя условиях подписала соглашение о поставках нефти из Советского Союза. Инженер Маттеи стал первым в мире человеком, сумевшим прорубить окно в железном занавесе.

– …Я обещаю: все, кто был вынужден эмигрировать, все, кто покинул дом, – смогут вернуться. Потому что в Гальяно будет работа для всех!

Толпа перед трибуной взорвалась криками восторга. Маттеи смотрел вниз, на бедно одетых людей с мозолистыми руками и счастливыми лицами. Для них он протащил через парламент закон, распространяющий монополию ENI на Сицилию. Для них искал и нашёл здесь залежи метана. И он сдержит данное им обещание. Потому что они – и есть Италия. Страна, директором которой он сам себя назначил. И за которую теперь в ответе.

Тем же вечером, 27 октября 1962 года, его личный самолёт разобьётся незадолго до посадки в аэропорту Милана. Причины катастрофы будут окончательно установлены лишь сорок лет спустя, в 2005 году. Заложенное на борту взрывное устройство. Кому и зачем понадобилась смерть Энрико Маттеи, достоверно неизвестно и по сей день.

***

За двадцать послевоенных лет Италия трудами своих граждан изменилась до неузнаваемости. Из патриархальной аграрной страны превратилась в одну из ведущих мировых индустриальных держав. Разделённую на южан и северян, бедных и богатых, левых и правых. Страдающую от неразрешённых и неразрешимых социальных и политических проблем. Итальянское экономическое чудо стало реальностью в промышленности и секторах, связанных с личным или семейным потреблением. Оставив за бортом сельское хозяйство и потребности общественные: здравоохранение, образование и государственное управление.

Над горизонтом вставало новое солнце. Кроваво-красное солнце семидесятых годов. Свинцовых лет студенческих волнений, рабочих забастовок, манифестаций, уличных сражений с полицией, попыток государственных переворотов и разноцветного политического терроризма.

С утра выползать из уютной церкви в туман и морось страшно не хочется. Долго копаюсь в рюкзаке, перекладываю вещи… Признаюсь себе, что просто тяну время. Собираюсь с духом и переступаю порог.

Идти скучно. Невысокие горы, перелески, вырубки, тропинки, грунтовки, асфальтовые дороги… Да, красиво, но красота тоже, как оказалось, имеет свойство приедаться. Определённые надежды в плане достопримечательностей возлагаю на отмеченный в путеводителях исторический форт под названием Il Baraccone, которое на русский можно перевести как «большой сарай», «сараище», «сараюга». Увы, выясняется, что название этого выдающегося памятника архитектуры XVII века в полной мере отражает его суть.

Пока обедаю в кафе попутного городка Альтаре, наблюдаю итальянскую семью в процессе обсуждения меню:

– Позавчера мы ели пасту… Вчера мы ели пасту… Сегодня мы ели пасту… Хватит с меня пасты!.. Мяса!.. Давайте закажем мяса!..

Помимо пастопроблем, Альтаре примечателен тем, что в нём есть специальный камень со специальным флагом. И вся эта конструкция официально отделяет Альпы от Апеннин.

Апеннинские горы встречают меня видом грузовой канатной дороги. Над головой с периодичностью раз в несколько секунд снуют десятки вагонеток. Что таким образом транспортируют, мне достоверно установить не удаётся. Возможно, ту самую пасту, которую обречены есть несчастные итальянцы.

Может потому, что день скучный, может потому, что нежаркий, а большая часть пути пролегает по асфальту, – темп держу бодрый и к шести часам вечера успеваю прошагать километров тридцать. Дохожу до конца очередного этапа и плюхаюсь на землю с таким, должно быть, несчастным видом, что из припаркованной неподалёку машины вылезает дедушка – интересно, почему мне попадаются сплошные пенсионеры? – и спрашивает, не надо ли мне чем помочь или там куда-нибудь подвезти.

Влекомый ложнопонимаемым чувством собственного достоинства, вежливо отказываюсь и в ответной речи заверяю его, что я ещё ого-го, а что валяюсь на обочине, – так это у меня просто шнурок развязался. Но вообще сейчас встану и пойду дальше. Вот прям щас!.. Испытываю подозрение, что дедушка смотрит на меня скептически. Поэтому действительно встаю и иду на следующий этап. Кончается этот приступ героизма, как и всегда: плохо. Удаляюсь в лес и туман и понимаю, что впервые по-настоящему и наглухо заблудился.

Нет, ни малейшей опасности мне не грозит. В лесу есть дороги. В лесу есть ветрогенераторы, исправно издающие своё «ву-у-ух, ву-у-ух!..» В лесу есть даже трактор, с помощью которого можно поднять здешнюю целину и вырастить урожай. Короче говоря, всё не так уж плохо. Синьор Робинзон Крузо начинал в гораздо худших стартовых условиях. Проблема лишь в том, что идея провести двадцать восемь лет в необитаемом лесу мне нравится как-то не очень. К счастью, удачно проваливаюсь в какой-то овраг. От испуга вылетаю оттуда пробкой, в панике ломлюсь сквозь непролазный кустарник и внезапно вновь оказываюсь на Альта Вие. Ещё через час относительно благополучно дохожу до следующего посёлка, где обнаруживается отель с рестораном.

Пока жую неизбежную пасту, умудряюсь очаровать девяностолетнюю маму отелевладельца. Очаровываю я её главным образом моей национальностью. Я первый живой русский, которого она видит за свою долгую жизнь. Добрая старушка гладит меня по головке – в буквальном смысле – и выносит вердикт, что я очень милый мальчик. Что заставляет милого мальчика с залысинами и седеющей бородой от неожиданности подавиться пастой.