Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Корделия жадно впитывала в себя каждую деталь новой для нее обстановки. Радовалась каждому солнечному лучу, хоть глаза и слезились от непривычного естественного света. Ей совершенно не нравилось, как через стекло припекало щеку, но она почему-то уже обожала этот слепящий шар высоко над головой. Он волшебным образом преображал мир.
И мир этот был прекрасен.
Потом новый город, толпа вооруженных людей… И снова Корделию переполнял ужас.
Стоило прогреметь выстрелам, как измученный ее разум разломился надвое — одна часть перенеслась на семнадцать лет назад, когда другой разрушенный город сотрясался от грохота. Вторая же часть убеждала, что нужно попытаться спастись.
Грин всегда говорил ей: «Слышишь выстрелы — беги». Но с того дня, что пронесся у нее теперь перед глазами, Корделия их ни разу не слышала. Минувшие годы при этом ничуть не притупили воспоминания, скорее наоборот. На миг ей показалось, словно мама погибла только вчера, и детская паника никогда и никуда не исчезала.
Борясь с охватившим ее страхом, Корделия снова принялась ощупывать и царапать дверцу.
«Должна же она как-то открываться! Ну же, давай! Рычаг? Кнопка? Открывайся же!»
Тело уже цепенело от страха.
А потом — будто было мало стрельбы, — раздался оглушительный грохот, и земля задрожала. От ужаса Корделия замерла, затихла. Она чувствовала себя в машине абсолютно незащищенной. Обрушься теперь любое из зданий неподалеку, и обломки сомнут и машину, и ее саму в мгновение ока.
Однако этого не произошло. Вскоре шум начал стихать, и она набралась смелости осмотреться. Справа ничего не было видно. В буквальном смысле. Казалось, сама земля поднялась в воздух, скрывая половину города и воздвигая грязную пыльную стену.
Именно тогда и появился Берт. Как бы он ни выглядел, при виде него Корделия почему-то начала успокаиваться — его лицо было единственным знакомым ей здесь, в неизведанном мире чужих людей. Осознав это, она усмехнулась — все познается в сравнении, верно?
Подковыляв к машине, Берт одной рукой оперся на пыльный капот, оставляя разводы. Второй потянулся к затвору и открыл дверь.
— Выходи, — проскрипел он, но Корделия лишь сильнее вжалась в спинку сиденья, намертво вцепившись пальцами в полы халата, хоть и понимала, что представляла собой жалкое зрелище. — Давай уже, — исподлобья посмотрел на нее Берт, однако выражение его лица немного смягчилось. — Все закончилось, можешь не бояться.
Она не пошевелилась.
— Куколка, выходи, — повторил он, всем своим видом демонстрируя, что начинает терять терпение.
Перед лицом неизвестности машина, прежде воспринимавшаяся жалкой скорлупкой, внезапно показалась Корделии хоть и хлипким, но убежищем. Тонкие металлические стенки не могли уберечь от боевых действий, а вот спрятать от страшного нового мира — вполне. Однако Корделия не позволила себе проявить слабость, поэтому, призвав на помощь всю оставшуюся силу воли, заставила себя двинуться с места. По одному разжав пальцы, она осторожно соскользнула на землю. Щебень под босыми ногами ощущался неприятно, даже болезненно. Острые камни впились в пятки, и Корделия как можно незаметнее потерла одну ногу о другую, посетовав мысленно на то, что не успела обуться прежде, чем этот придурок ее похитил.
— Пуля в тебя не прилетит, — усмехнулся Берт. — Хотя, судя по ощущениям, это не так уж больно, — она посмотрела вниз и заметила, что черная ткань его штанов в районе бедра стала на пару оттенков темнее от расплывавшегося на ней пятна. Корделия вскинула взгляд. — Не лей слезы, куколка, я выживу. Зато теперь мы можем поехать домой. Я красавчик, правда?
— Ты идиот, — буркнула она, но ее слова прозвучали куда менее враждебно, чем планировалось.
— Только не пытайся бежать, очень тебя прошу. Поверь, никому не хочется тебя вылавливать. Если же не выловим, тебе не понравится ночевать здесь. Стаи диких собак, холод, голод. А кто мог тебе помочь… с ними сейчас заканчивают мои ребята.
Корделия гадала, была ли знакома с людьми своего отца, устроившими здесь засаду и сейчас погибавшими в пыли. Ей стало немного стыдно за то, что их судьба обеспокоила ее не так сильно, как следовало бы. Желание жить преобладало, поэтому она пресекла поползновения совести и сосредоточилась на происходящем.
Внезапно из клубов пыли появился огромный силуэт и послышался лязг металла. Приблизившийся мужчина остановился на краю грязного облака, помахал ладонью перед лицом и сплюнул на землю.
— Уже все? — спросил Берт.
— Игнат хотел поймать парочку, но ни хрена не вышло.
— Проблем не возникло?
— Да ну, — пробасил мужчина. — Ты — кретин.
— Да брось, здоровяк, зато сработало, — отмахнулся Берт.
— Игнат начнет орать.
— Он всегда орет. У меня иммунитет. Всего-то царапина, уже почти не больно. Слушай, можешь сделать доброе дело?
— Чего еще?
— Это Корделия. Знакомься.
— Ну и?
— Мне нужно, чтобы ты за ней присмотрел. Видишь ли, она немного не в себе, — мстительно ухмыльнулся Берт. — У девочки стресс на фоне психологической травмы, и я боюсь, как бы ее душевное здоровье не ухудшилось. Я сейчас не бегун. Последишь за ней до моего дома? Я буду рядом, но от греха подальше, как говорится.
— Да не вопрос, — пожала плечами большая фигура и наконец-то полностью вышла на свет.
Корделия разглядела незнакомца.
Ростом он был не ниже двух метров, с широкими плечами и огромными руками. Черные волосы спутанными прядями ниспадали почти до талии. Спутанными настолько, словно ни разу не видели расчески. Густые брови, черные мертвые глаза, в которых не было ни проблеска сострадания или доброты. Только пустота и нездоровая одержимость. Лицо пересекали два тонких шрама — по одному на каждой щеке. Корделия знала, — видела в бумагах, которые Грин однажды неосторожно оставил на столе, — что еще несколько шрамов уродуют спину, и сзади, на шее, есть широкий рубец от зашитого надреза.
Она сразу поняла, кто перед ней.
Этот мужчина не был столь же высок и широкоплеч, как его брат, но в остальном являл собой почти точную его копию. Перед мысленным взором Корделии замелькали ретроспективные кадры, и, словно наяву, в ушах раздался треск костей, слышанный ею, когда отец попросил своего охранника обучить ее некоторым приемам. Ее собственных костей. Она тогда пятилась — испуганный пятнадцатилетний подросток, столкнувшийся с человеком, крупнее нее раз в пять.
Шакал — так звали ее тогдашнего соперника — напоминал машину, бездумно выполнявшую заданную программу. Корделия не была готова к такому яростному механическому напору. Она растерялась и потому через мгновение уже летела через всю комнату. Пролетела и ударилась о стену.
Дальнейшие события она помнила смутно, словно происходили они
