– Прошу прощения, демуазель, я не знал, что вы здесь стоите, – произнес Роджер деревянным голосом.

– Мне не следовало путаться у вас под ногами, – улыбнулась она, и на щеках показались ямочки. – Меня легко не заметить.

– Вовсе нет, демуазель. – Роджер жестом предложил Иде встать перед ним, чтобы посмотреть состязание. Вуаль из розового шелка касалась ее бровей и подчеркивала темное мерцание глаз. – По-моему, не заметить вас невозможно.

Ямочки стали глубже, и она ласково оглянулась на него, прежде чем сосредоточиться на соревнующихся мужчинах. Роджер старался не смотреть в глаза де Сэндфорду и ле Бретону, поскольку знал, что они будут потешаться над ним. Господь всемогущий, подумал он, что, если она действительно питает к нему склонность? Взволнованный Роджер попытался внимательнее следить за состязанием, но в промежутках между бросками невольно поглядывал на Иду, а когда она обернулась и посмотрела ему в глаза, вздрогнул, словно касался ее не только взглядом. Уголки губ Иды были приподняты, как будто она втайне чему-то радовалась. Роджер попытался представить, каково целовать ее, но изгнал эту мысль, словно захлопнул крышку сундука над тем, что никому не хотел показывать. Несмотря на все свое очарование, Ида де Тосни – огонь, который опалит пальцы глупца, пожелавшего к нему прикоснуться. Только безумец станет вторгаться во владения короля.

– А вы не бросаете камень, мессир Биго? – спросила она.

Голос Иды был ясным и нежным, и Роджер с трудом оторвал взгляд от ее губ, с которых слетали слова.

– Бросаю, и неплохо, госпожа де Тосни. Но недостаточно хорошо, чтобы соревноваться с этими рыцарями.

– Так вы соревнуетесь, только если надеетесь победить? – В ее глазах блеснул озорной огонек.

Роджер напряженно улыбнулся в ответ:

– Я никогда бы не сел играть в шахматы или мельницу[13]с графом Сурреем. И сейчас предпочитаю смотреть, как другие мужчины бросают камни, нежели кидать их самому.

– Как и я. – На щеках Иды снова появились ямочки, и она склонила голову набок. – Нынче утром вы осматривали хорошую лошадь.

Роджер кивнул:

– Томасу был нужен новый боевой конь, красивый и быстроногий. Это доброе животное. Я бы сам его купил, если бы Томас не захотел.

– Вы разбираетесь в лошадях?

– Немного, – застенчиво пожал плечами Роджер.

– Много, если судить по тому, как вы испытывали аллюры коня.

– В моих землях хорошие пастбища, – улыбнулся он. – Возможно, это глупо с моей стороны, но я мечтаю разводить лучших боевых коней в христианском мире.

– По-моему, вовсе не глупо. Каждый должен к чему-то стремиться. – Ида повернулась к нему. – И что же необходимо боевому коню – сила?

– Да, он должен быть сильным, но, кроме того, быстрым и маневренным в сложных ситуациях. Еще послушным и умным. Исключительно выносливым и способным во время войны питаться плохим кормом. – Свернув на любимую тему, Роджер забыл об осмотрительности. Здесь он стоял на твердой почве.

Состязание подошло к концу, когда последний рыцарь попал камнем в розовую беседку, пролив дождь из ароматных лепестков и вдобавок сломав один из стеблей. Раскланявшись, он был встречен свистом и аплодисментами. Ида покачала головой.

– Утром садовник его не поблагодарит, – со смехом заметила она.

– Как и всех нас за вытоптанную траву. Я… – Роджер умолк, когда перед ними склонился церемониймейстер.

– Госпожа, король вызывает вас к себе, – объявил мужчина.

Даже при свете факелов было заметно, как покраснела Ида.

– Разумеется, – пробормотала она и присела перед Роджером с опущенными глазами. – Милорд, наша беседа доставила мне удовольствие, однако прошу меня извинить.

– Демуазель, – поклонился Роджер.

Он не ответил любезностью на любезность и не сказал «возможно, в другой раз», хотя ему ужасно хотелось сделать и то и другое. Ради собственного блага он должен таиться от двора и не поощрять ее попытки сближения, хотя это нелегко. Он наблюдал, как Ида идет к королю. Склонившись над Генрихом, она внимала, полностью сосредоточившись на речи своего господина. Генрих улыбнулся и погладил ее по лицу. Резко выдохнув, Роджер вернулся к товарищам и не без грусти выбросил все мысли о флирте из головы.

Шатору, французская граница, осень 1177 года

Задыхаясь, Роджер вытер меч о рукав пехотинца, которого только что поверг на землю. Анкетиль сбоку от него отстегнул наличник кольчуги и принялся залпом глотать воздух, как пьяница глотает вино после долгого воздержания.

– Господь всемогущий! – прохрипел он, проводя рукой по рту и подбородку. – Слишком близко, чтобы не забеспокоиться!

Роджер оскалился в безрадостной усмешке. Ему не хватало воздуха, поэтому он не мог сказать другу, что возвращение захваченного замка всегда сопряжено с беспокойством. Им удалось захватить часть крепостной стены с помощью штурмовой лестницы, они отчаянно сражались, и битва продолжала бушевать где-то на крепостном валу. Замок Шатору был стратегически важной крепостью в спорных пограничных землях между Францией и Анжу. Его лорд, принесший присягу Генриху, умер в Крестовом походе, оставив наследницей пятилетнюю дочь. Французы предъявили свои права и захватили замок, и Генрих из кожи вон лез, чтобы вернуть его и получить контроль над наследством маленькой Денизы де Шатору.

Роджер уже захватывал замки. Битва за Холи навсегда запечатлелась в его памяти: упреки отца, чувство поражения, потеря людей. Ненавистный отец оказал ему в некотором роде услугу. В тот день Роджер усвоил несколько сложных уроков; потом он закалился в огне и вышел из него более крепкой и упругой сталью. Эта сталь сверкала при Форнхеме во всем новом блеске, а теперь, покрытая патиной опыта, помогала наводить порядок в войсках, оберегать завоеванное и переходить к следующему очагу сопротивления, чтобы уничтожить его быстро и беспощадно.

– Биго! Биго! – Анкетиль достаточно восстановил дыхание, чтобы взреветь при виде золотых щитов с красными крестами, расцветших на зубчатых стенах, подобно огню, и знамен Биго вперемешку с королевскими львами Англии, плещущих на ветру в знак победы.

* * *

Той ночью кордегардия бушевала: солдаты Генриха отмечали победу над французским королем. Сидя за столом с Анкетилем, Гамо Ленвейзом и Оливером Боксом, Роджер наливал вино из кувшина в кубок и пил. Голова гудела, и он знал, что, если встанет, у него подкосятся ноги. Пора остановиться, даже если ты вошел в раж. Так бывало всегда после тяжелой битвы. Напейся. Забудь. Дай кровоточащим ранам памяти зарубцеваться, чтобы рассудок мог с ними жить. Но Роджер больше не был юным рыцарем среди множества себе подобных; он был командиром и не мог напиваться до потери чувств.