Роджер навестил пленников и убедился, что они обеспечены всем необходимым и за их ранами ухаживают. Он сказал себе, что просто хочет сохранить им жизнь и получить выкуп, но дело было не только в этом. С них уже довольно, а бить лежачих – это слишком похоже на его отца.

Король Генрих на белом боевом коне триумфально въехал в Шатору. Он обещал озолотить всех, кто отвоевывал замок. В основном он имел в виду трофеи, но намекнул и на более серьезные награды для нескольких бойцов, включая Роджера. Манящее предвестие будущего. Роджер позволил себе лишь краткий миг оптимизма. Политика Генриха заключалась в том, чтобы угощать людей крошечными, но восхитительными деликатесами, не давая насытиться. Роджер подозревал, что в его случае под наградой подразумеваются новые труды. Генрих проверит, сколько еще можно на него взвалить, – испытает на прочность.

Из разговоров у костров Роджер знал, что приобретает репутацию человека спокойного, прагматичного и хорошо разбирающегося в ситуации как на поле брани, так и в мирной жизни. Человека учтивого, но при необходимости способного разнести в пух и прах, не повышая голоса. Человека честного и справедливого. Скоро ли его разоблачат как мошенника? Ведь порой он кипит от ярости и нетерпения.

Под дружные одобрительные возгласы солдат одна из лагерных шлюх затеяла танцевать, покачивая над головой руками, словно ветвями, и оглаживая свое тело в непристойной манере. Она придерживала платье на бедрах и поднимала подол, открывая изящные лодыжки и даже, на мгновение, икры. Роджер наблюдал за ней, как и остальные мужчины. Она была высокой и пышной, и, хотя платье скрадывало фигуру, он видел плавные движения грудей во время танца и представлял остальное.

– Еще! – крикнул кто-то, бросая монету на стол. – Покажи свои волосы!

Смеясь, шлюха вскочила на стол следом за монетой, потянулась к вуали, выдернула шпильки и встряхнула копной похожих на проволоку черных кудрей. Затем, используя вуаль как косынку, принялась топать и кружиться на столе, поднимая юбку все выше с каждым поворотом, показывая икры, колени и красные ленточки подвязок, которые удерживали чулки внизу бедер. Серебро градом сыпалось на стол, а поощрительные крики становились все более хриплыми и грубыми. Самые нахальные воины уже тянулись к ее голым ногам.

– Боже праведный! – присвистнул Анкетиль, выпучив глаза, когда она расстегнула подвязку и чулок полетел в толпу. Он порылся в кошельке и тоже бросил монету. – Выше, красотка, выше! Покажи свою щелку!

Оливер и Гамо сидели с разинутыми ртами и пускали слюни. Роджер плотно сжимал губы и притворялся равнодушным, но и он чувствовал растущее возбуждение.

Дразня зрителей, задыхаясь от осознания своей власти, женщина на мгновение показала мужчинам крутое белое бедро и уронила юбку. Возмущенные крики сменились одобрительным ревом, когда она засмеялась, облизнула губы и расстегнула ворот платья. Роджер сглотнул. У него пересохло горло и жарко пульсировало в паху. Он хотел отвернуться, но, как и остальные, был захвачен похотью.

Ее груди оказались пухлыми белыми подушками, покрытыми синей сеточкой вен и увенчанными длинными коричневыми сосками, и у нее, очевидно, недавно родился ребенок, поскольку она схватила грудь и сжала, брызнув молоком в пародии на семяизвержение.

Гамо Ленвейз грязно выругался себе под нос, а Анкетиль едва не подавился. Роджер стиснул зубы и заставил себя сидеть спокойно, пока остальные мужчины скакали вокруг, словно спущенные на оленя собаки. Похоть висела в воздухе, будто кольца дыма. Для мужчин, которым с детства внушали, что плодородие и материнство – две самые желанные черты женщины, для мужчин, почитающих образ Девы Марии с Младенцем Иисусом у груди, для мужчин, чье первое знакомство с миром вне утробы произошло у пухлой, теплой, сочащейся молоком груди, зрелище было предельно будоражащим.

Наиболее возбужденные солдаты, не в силах больше выносить дразнящий скандальный танец, стащили девку со стола и отнесли на солому в углу. Один вонзился между ее раздвинутыми бедрами, пока его друзья спорили из-за ее рук, рта, ложбинки между полными молока грудями. Анкетиль, Гамо и Оливер протиснулись сквозь толпу, чтобы понаблюдать и, возможно, занять очередь. Роджер последовал за ними, но встал поодаль. При виде совокупляющейся, дергающейся плоти его похоть мгновенно испарилась, сменившись отвращением и чувством опустошения и горечи, какое испытываешь при пробуждении от греховного сна. Чем занимаются его люди – дело их совести, а с него хватит. Развернувшись, он вышел из кордегардии, но по пути швырнул монету на усыпанный серебром стол и утвердился в своем обете никогда не ложиться с женщиной, к которой не испытываешь нежности и уважения.

Винчестер, Пасха 1179 года

Соскочив на землю в конном дворе замка Винчестер, Роджер передал лошадь конюху. Порывистый апрельский ветер играл с перьями зимородка на его алой фетровой шляпе, а покатый козырек прикрывал глаза от яркого весеннего солнца. Два голубя учтиво раскланивались и танцевали на крытой дранкой крыше конюшни. При виде их он криво усмехнулся, вспомнив танцы в королевском зале. Голубям проще найти себе пару, чем людям.

Последние недели он провел в своем поместье недалеко от Байё, но слишком надолго покидать двор не следовало. С глаз долой – из сердца вон, а он должен быть на виду и на хорошем счету. Поскольку старший сын и наследник Генриха гостит у отца, показываться на людях – разумный политический ход. Не считая визита в фамильное поместье, Роджер постоянно находился при короле. Он удостоверял хартии, управлял имуществом, выполнял юридические поручения, засиживался допоздна, но так, чтобы Генрих видел, сколь усердно он трудится. Роджер приобрел друзей, обзавелся связями, укрепил свое положение. Колеса необходимо было смазывать, но смазывать с умом, а не ляпать сверх меры. Глубина – только она имела значение, а глубина требовала тяжкого труда и размышлений.

Он повернулся к лошади, которая шла за его конем на чомбуре[14], и отпустил поводья. Кобыла с конного завода в Монфике предназначалась в дар Генриху. Ее шкура лоснилась светлым медом с россыпью темного янтаря на крупе. Грива и хвост искрились морозным серебром, а поступь была такой плавной, что кобыла могла нести всадника весь день, не причиняя ему ни малейших неудобств. Генриху исполнилось сорок шесть лет, в таком возрасте подобные мелочи имеют больше значения, чем прежде.

Роджер подробно объяснял конюху, как ухаживать за иноходцем, когда прибыл еще один рыцарь с боевым конем и вьючной лошадью на чомбуре. Роджер восхитился молодым золотисто-рыжим жеребцом и красивым серо-стальным иноходцем. Оба были превосходны. Затем он перевел взгляд на всадника и понял, почему лошади столь прекрасны. Уильям Маршал командовал войском Генриха Молодого. Он был прославленным турнирным воителем, непобедимым в пешей схватке и метании камня. Все придворные юнцы стремились походить на него.

Уильям кивнул Роджеру, хотя его больше интересовала лошадь на поводу, чем ее владелец.