Не надо так думать. На войне у каждого своя судьба, и, хотя каша заваривается неслабая, шанс уцелеть есть всегда – даже когда, как кажется, никаких шансов нет. Мне известна пара случаев, когда оставшиеся прикрывать отступление товарищей выжили в бою с многократно превосходящими силами торхов. И, наоборот, когда гибли по нелепой случайности. Например, словив на излете слепую, пущенную на удачу стрелу врага.

Село… Оно остается практически без защиты. Если налетят торхи, частокол будут защищать старики вроде Здислава, что с трудом поднимут вилы, малолетки вроде Зибора, не способные толком натянуть тетиву лука, да бабы. Степняков они не остановят, разве что рассмешат… Крепко выругавшись, пару раз ловко крутанул саблю – для того мы на границу и идем, чтобы не прорвались!

Жена вышла на крыльцо, держа в руках плошку с кашей да каравай. Молча протянув их, Данута выразительно посмотрела на меня уже полностью сухими, горящими глазами и, лукаво усмехнувшись, грациозно откинула назад густые распущенные русые волосы. Такое замужняя баба позволяет себе лишь с мужем.

Девушкой Данута была настоящей красавицей – гибкой как лань и стройной как березка. Но выносив и выкормив десяток детей, жена не утратила ни свежесть лица, ни плавные изгибы пусть немного располневшего, но все еще волнующего меня тела. Вернув ей улыбку, протягиваю руки к полным, налитым и горячим бедрам и, крепко сжав сладкую плоть, рывком притягиваю жену к себе. Жарко вздохнув, Данута игриво прошептала:

– Что ты там говорил про сеновал?

Ночью я ни на мгновение не сомкнул глаз, набрасываясь на жену снова и снова так, словно умирающий от жажды к чистейшему роднику с ледяной водой. К рассвету любимая, измученная моим пылом, лишь глухо стонала в ответ на мои ласки – а вот вечером еле сдерживала крик! С довольной улыбкой вспомнив эти жаркие мгновения, я помог осоловевшей, будто хмельной жене подняться и отвел ее в дом. После подошел к лавкам со сладко спящими детьми и, немного постояв в изголовье, запоминая каждую черточку любимых лиц, поцеловал каждого малыша в щечку. Все, теперь пора.

Жена, вновь расплакавшись, крепко-крепко прижалась к моей груди, уткнувшись мокрым носом в легкий кожаный доспех.

– Пожалуйста, пожалуйста, возвращайся! Не рискуй собой понапрасну…

– Данута, любимая… Ты же знаешь, я не буду бессмысленно лезть в пекло, но и прятаться за чужую спину не стану. В бою побеждает и выживает не тот десяток, в котором каждый думает о собственном спасении, а тот, где каждый сражается с целью победить и в то же время готов пожертвовать собой ради товарищей.

Жена лишь молча кивнула в ответ на мои слова…

Молодцевато (после жаркой ночи я и тела-то не особо чувствую) выбегаю во двор. Быстро седлаю Вихря и, отвязав жеребца от коновязи, легко вспрыгиваю в седло. Сабля и кинжал на поясе, колчан со стрелами и саадак с луком приторочены к седлу, как и боевой хлыст, и мешок с провизией на ближайшие три дня. Копченое сало, вяленое мясо, крупа, сухари… Тут же бурдюк с чистой водой, сзади, у луки седла приторочен плотно свернутый плащ.

Взяв у коновязи длинную пику со свежеструганым древком, пропускаю через плечо основной ремень, продеваю правую ногу в нижнюю петлю. Кажется, все готово.

Первые лучи еще не взошедшего солнца густо, не жалея красок, окрасили небо багровым. Я не увидел и не почувствовал в этом никаких угрожающих знамений и улыбнулся новому дню – и новой жизни.

Данута застыла в воротах, не имея сил на слова – все сказали ее ясные голубые очи, в которых безысходная тоска смешалась со всепоглощающей любовью… Я не смог безотрывно смотреть на нее, отъезжая от дома, – итак в сердце вновь вернулась проклятая тоска. Но напоследок, прежде чем скрыться за поворотом, обернулся с веселой, ободряющей улыбкой на лице.

– Я вернусь! Обещаю, вернусь!!!

Лето 760 г. от основания Белой Кии

Крепость Волчьи Врата

Принц Торог

Ночная свежесть приятно охлаждает тело после духоты каменных покоев донжона . Легкий ветерок веет с горных вершин, и, хотя на деле он достаточно промозглый, сейчас его дуновение словно ласкает кожу… Эх, хорошо!

Хочется пригласить на смотровую площадку и Лейру – но супруга еле-еле уснула, скорее даже забылась в тревожной, мятущейся дреме… После того, как кочевье Шагира отступило от нашей границы, она не может найти покоя, сердцем чувствуя неладное. И хотя моя мать всемерно старалась окружить ее своей любовью и заботой и наотрез отказывалась отпускать ко мне вместе с внуком, жена-степнячка была непреклонна. Как объяснила мне сама Лейра, гибель отца (иного объяснения ухода кочевья она не находит) вызвала в ней нестерпимую боль и одиночество. Она стала круглой сиротой (ее мать умерла от горячки, когда Лейра только-только переступила порог девичества) и невыносимо затосковала по единственному в Рогоре родному человеку – по мне.

Мм… Воспоминания пережитого этим вечером вновь наполнили тело сладкой истомой, а кровь заструилась по жилам к низу живота. Смуглое и гибкое тело любимой степнячки, нисколько не изменившееся после родов, чуть влажное и оттого отражающее дрожащее, мерцающее пламя лучин, было особенно прекрасно в ночном полумраке наших покоев. Кажется, супруга еще ни разу не дарила мне своей любви столь страстно, ни разу не была столь жадной до моей ласки. И, наслаждаясь ее любовью, ее страстью, я испытал вдруг острое желание быть с ней сегодня особенно нежным и чутким. Это желание пришлось к месту – деревянную кроватку со сладко посапывающим Олеком получилось отодвинуть не очень далеко от ложа, и какой бы страстью мы друг к другу ни пылали, никто не хотел разбудить малыша. В итоге наша близость была подобна жидкому пламени – жаркому, но нисколько не обжигающему. И как же нам хорошо было вместе, как же сладко…

«Мне сейчас не хватает ее», – промелькнула в голове мысль, когда взгляд упал на освещенные кострами земляные укрепления в долине. Несмотря на грозное предназначение, сейчас вид мерцающих внутри очагов огня – тех самых, вокруг которых воины коротают теплые летние ночи, – показался мне по-домашнему уютным, а со смотровой площадки донжона каким-то даже… романтичным?!

Усмехнувшись внезапно пришедшему в голову ванзейскому слову (не иначе как близость жены так разнежила), я еще раз с теплой тоской осмотрел практически готовые укрепления. Да, практически готовые…

Постепенно ветер с гор перестал казаться ласкающим, теперь он чувствовался более холодным и каким-то колким. А на смену сладким воспоминаниям о супружеской близости в голову пришли тревожные думы о предстоящих битвах.

Факт того, что они вскоре грянут, теперь будет отрицать лишь совсем близорукий глупец. Да нет даже, просто безумец – особенно после новостей, принесенных позавчера гонцом: Бергарский сумел пройти степи Каменными пустошами и, прорвав укрепления степной стражи, вторгся в Рогору. Этот юный наглец Аджей безуспешно пытается его задержать с горсткой воинов (уж чего-чего, а отчаянной и порой глупой смелости названому брату не занимать), а отец, судорожно собрав все доступные резервы, выдвинулся навстречу. Вскоре состоится битва – решающая битва, определяющая будущее королевства.