Касьянова тогда все, кому не лень, обвиняли в том, что ему помогают «из-за бугра».

— Придумают мне покровителей «оттуда»?

— Ну, что-нибудь в этом роде, — похвалил Стецик. — Голова у тебя светлая, это точно, но одному там трудно будет. Мы тут покумекали, взвесили все и прикинули так: через пару недель начнут новую волну. Пойдет речь о том, что ты и сам плетешь какую-то интригу.

— Да, мне-то это зачем? — вскинулся Решетников.

— Вот чудак человек. Голова у тебя светлая, а выдержки мало, — мягко упрекнул Луконин. — Мы-то знаем, что ты тут ни при чем. И хотим тебя не только предостеречь, но и предохранить, помочь тебе. Так что ты сиди и слушай.

— Вот это — хорошее предложение, — усмехнулся Стецик и наполнил рюмки.

Выпили, помолчали, энергично закусывая.

— Ты, Саша, сейчас должен быть стократ аккуратнее и осторожнее и вести себя, как образцовый пионер, понимаешь? Чтобы никаких историй, в которых можно узреть при большом желании твои контакты с кем-то «оттуда». Сейчас, если ты заметил, квасной патриотизм снова растет в цене. Того и гляди, начнут ходить в хромовых сапогах и плисовых шароварах. Так что — минимум контактов. Судя по всему, сейчас на тебя начнут валить побольше таких дел, которые предусматривают частые вызовы к президенту для отчета. А тут есть две опасности. Первая, ты заиграешься и перешагнешь ту грань, которая тебя отделяет от хозяина, а это, брат, уже хамство, за которое накажут. Так бывало, и будет еще со многими. Вторая, если ты не ошибешься, то тебе помогут. В крайнем случае, спровоцируют обоснованное недовольство президента. Он — тоже человек и подвержен всем земным слабостям. Игра эта, Саша, серьезная, рискованная. Мы не планировали ее для тебя, но так получилось в силу обстоятельств. Зато теперь, если выдержишь, можно подумать и об очень серьезном деле.

— О каком? — спросил Решетников, и все, сидящие за столом, переглянулись: не шутит ли?

— Ну, сам посуди, если ты с нашей помощью осилишь всех, то есть полный резон подумать и о дальнейшей карьере, а? — после продолжительной паузы проговорил Стецик. И сразу же будто, отметая все сказанное, предложил: — Пошли-ка, мужики, погреемся, а то у меня уже яйца замерзли!

Расставались спокойно, даже весело, но уже по пути в Москву Решетников начал ощущать легкую тревогу.

Если началась атака, значит, есть какая-то цель. То есть понятно, что цель — это он сам, его смещение. Вообще-то, если говорить только о материальной стороне вопроса, то проблемы в этом нет. Ему гарантирована безбедная старость в нескольких странах на выбор. Там есть и стол, и дом, как говорится, и денег хватит не две-три жизни. Но он знал и другое. Все, что у него есть, было приобретено, действуя «на грани». Почти все его «операции» могут быть признаны незаконными. Конечно, в те времена все только так и действовали, но сейчас-то времена другие, и решать будут по-иному. В зависимости от того, какая поступит команда. Решетников понимал и другое: команду эту отдавать будет не президент. Ему-то скандалы мало что дают, но и «тушить» каждое «разоблачение» он тоже не станет. Не царское это дело.

Обдумывая ситуацию снова и снова, Решетников подумал, что ему нужны и надежные гарантии. То, что «группа товарищей» его выбрала, хорошо. А если они передумают? Кто им помешает, кто их проконтролирует?

В конце концов, он ведь не собирается их предавать! Он просто хочет усилить свою безопасность. Сами же сказали, что он им нужен.

Именно тогда он вспомнил Лешу Житникова, политтехнолога, который крутился, устраивая те, самые первые выборы.

1929, март. Москва

ЯГОДА

Когда впервые неосознанные ощущения и предчувствия начали переплавляться в разрозненные, несвязные слова, ему стало беспокойно и неуютно. Мысли он отгонял, старался думать о чем-то другом, больше времени проводил вне кабинета, уезжая на конспиративные квартиры. И от раздумий отвлекало, и радость приносило. Среди его агентов было много молодых, приятных женщин, которых, видимо, возбуждали сама его должность и положение. Время с ними текло легко и весело, но все равно он ощущал, что где-то в глубинах подсознания ворочаются все те же мысли.

Спустя несколько дней мысли стали приобретать форму развернутых предложений, но он всеми способами старался их не замечать, не слышать, не воспринимать. Однако он знал, что рано или поздно любая мысль начинает рваться наружу и стремится быть услышанной…

Почему-то именно тогда он вспомнил сказку о царе Мидасе, который так и не смог промолчать о своих ослиных ушах. Выболтал тайну прибрежным камышам, а те разнесли ее всему свету. И все узнали. Все!

А тут-то и ждать не надо. Стоит узнать одному человеку, и все!

Это известно ему лучше прочих, ему — первому заместителю председателя ОГПУ Генриху Ягоде! Столько разных тайн и секретов к нему стекается…

После того как летом 1926 года скоропостижно умер Дзержинский, вся реальная власть стала перетекать именно к Ягоде. Формально во главе ОГПУ оказался Вячеслав Рудольфович Менжинский, который, однако, больше интересовался заграничными делами, любил рассуждать на темы глобальные, всемирные, а повседневную практику внутри СССР недолюбливал. Ну, что с него взять, со шляхтича! Самому лень было делом заниматься, а любую попытку что-то решать без его одобрения воспринимал как личное оскорбление, разносы закатывал. В общем, положение, конечно, не ахти. Вот и приходилось действовать на свой страх и риск.

А обстановка была смутная, непонятная. Кто с кем дружит, кто с кем воюет? Вроде все ясно: есть Генеральный секретарь товарищ Сталин, который выполняет волю партии, и все обязаны этому подчиняться. Не ему, Сталину, лично, а его, Сталина, должности генсека. Обязаны-то, обязаны, а на деле? Все друг друга обвиняют в нарушении «ленинских принципов»! Смех, да и только!

Смех-то смех, а вот приходится все время быть начеку, как бы не вляпаться во что-нибудь эдакое, за что потом отмерят полной мерой!

Правда, постепенно все дела Ягода начал переводить на себя, освобождая Вячеслава Рудольфовича от «текучки». А как же не помочь больному товарищу?

А тут еще удалось через круги «творческой интеллигенции» пустить слух, будто вопрос о высылке Троцкого был решен по предложению Ягоды. Будто бы сделал он это, обидевшись на Троцкого, обозвавшего Ягоду краснорожей посредственностью. Кто сможет проверить, как было на самом деле? И авторитет товарища Ягоды рванул вверх, как на дрожжах, потому что «мстительный и жестокий»! Вот тогда и поняли, что без него ни одно важное дело не сделать.

Давно, ох, давно играл с огнем товарищ Троцкий. Казалось бы, серьезный человек, заслуженный, герой Октября и Гражданской войны. Впрочем, на этом и сгорел!

В общем, после того как Троцкий был отправлен в Алма-Ату, все, кто еще мечтал затеять «борьбу со Сталиным», похоже, притихли.

Ягода уж было решил, что настали спокойные времена, когда можно пожить для себя, ан нет! С доносов бывших сторонников Троцкого друг на друга все и началось.