Единственное, что надо было сделать сегодня — договориться о встрече с тем, кто был жирной точкой на той самой пунктирной линии.

Тогда, пробираясь через хитросплетения и загадки «романовских наследников», Корсаков познакомился с очень интересным человеком: Александром Сергеевичем Зелениным, который не только помог Игорю выйти из сложнейшей ситуации, но и, по-существу, спас жизнь провинциального учителя Петра Лопухина, который тут был вовсе ни при чем. Лопухин должен был сыграть свою небольшую «роль без слов». Его просто должны были убить, и все. Кстати, убить нужно было их обоих — и Лопухина, и Корсакова.

Зеленин прожил трудную жизнь, полную резких поворотов, но до сего дня, а было ему уже за девяносто, сохранял ясность ума и бодрость духа, не говоря уже о других качествах, о качествах настоящего профессионала.

Корсаков знал, что фамилию «Зеленин» старик взял после того, как вышел из лагеря, в котором просидел больше десяти лет. То ли хотел начать жизнь с нового листа, то ли были другие причины — неизвестно, но именно тогда он из Зенина стал Зелениным.

Корсаков подумал об этом в тот момент, когда в Ярославле Влада Лешко отдала ему «какую-то бумажку», оставшуюся у нее, и на которой она написала адрес того самого дяди Коли, у которого купила «бумаги».

Именно на этой бумажке Корсаков и увидел слова, которые Владе казались непонятными. Зато для него все стаю ясным до прозрачности, потому что там были нацарапаны всего три слова «Говорова допрашивал Зенин», и все сомнения сразу исчезли, это — тот самый Зенин!

Игорь несколько раз набирал номер телефона Зеленина, но никто не отвечал. Может, гуляет перед сном, а может, наоборот, уже уснул и выключил телефон, чтобы ночью не вскакивать.

Уже решив, что будет звонить завтра с утра, он автоматически набрал номер еще раз, и ему ответили. Голос был не зеленинский, но что-то знакомое послышалось Корсакову Копаясь в глубинах памяти, он пояснил:

— Я звоню Александру Сергеевичу…

— Игорь? — перебили его вопросом. — Это Дружников. Сам хотел вам звонить, но сейчас говорить не могу. Я загляну к вам вечером в гости? Конечно, если вы не против.

Феликс Александрович Дружников был еще одним человеком, с которым судьба свела Игоря в тот раз, и с ним тоже можно было говорить.

К Корсакову он пришел часов в десять вечера. Вообще-то, по московским меркам, это еще не поздно. Насторожило Корсакова другое: Дружников никак не соответствовал прежде сложившемуся впечатлению. Конечно, знакомы они, Корсаков и Дружников, были недавно и недолго, но познакомились при таких обстоятельствах, когда хитрить было некогда, открываться приходилось сразу и без ухищрений. Но вот таким, как сейчас, Корсаков Дружникова не видел и не поверил бы, что такое возможно. Однако случилось: с Дружниковым произошли невероятные изменения!

Гость сам все объяснил:

— Не удивляйтесь моему виду. Я трое суток не спал. — Голос его дрогнул, и он замолчал. Потом, справившись с собой, спросил:

— Выпить у вас найдется?

Заполнил холодной водкой полстакана, бросил ее в горло, рванув кадыком. Помолчал, потом глянул прямо в глаза Корсакову:

— Вы знали, что Зеленин — мой отец?

— Да, — так же прямо ответил Корсаков. — С ним мы об этом говорили. Но вас с ним познакомить, как-то … не собрался.

Дружников навалился локтями на стол, закрыл глаза. Даже не закрыл, а зажмурил сильно-сильно, как это делают дети.

Снова опорожнил стакан водки.

— Теперь уже и не соберетесь. Он умер сегодня в три часа ночи. Говорят, будто время с трех до четырех часов утра называется часом быка, и на него приходится большее число смертей.

Корсаков поставил второй стакан, наполнил оба.

— Помянем.

Потом сидели молча, курили. Что тут скажешь, когда все и так ясно.

— Вы извините, что я вас так вот … напрягаю, но тут… — Дружников замялся. — В общем, я сейчас не в том состоянии, чтобы общаться с людьми, а им надо сообщить о смерти отца. Отца… О встрече с ним я мечтал долгие годы, а встретился всего две недели назад. Хотя слышал о нем, конечно, но не подозревал, кто это такой! Представляете, как поворачивается жизнь!

Дружников снова наполнил стаканы, выпили не чокаясь.

— Понимаете, — продолжил Дружников. — Никогда я не оказывался в такой ситуации. Ну, не «ситуации», конечно… Черт, не знаю, как сказать…

— Да, вы не мучайте себя подбором слов и выражений, Феликс Александрович.

Дружников помолчал, потом посмотрел в глаза Корсакову, и тот увидел, что глаза у гостя совершенно трезвые, будто это не он только что опрокинул почти три стакана водки. Стаканы, правда, не граненные, куда можно влить больше двухсот грамм, но все-таки!

— Собственно, Игорь, я потому к вам и пришел. Ни перед кем я больше в таком виде показаться, наверное, не смогу. Как говорится, положение обязывает. А мне выпить хочется. Вот, правда, хочется выпить.

Выпили снова, и снова наступила пауза.

— И вот какая у меня просьба к вам есть. Черт…

Видно было, что слова даются Дружникову с трудом.

— Отец, ну, то есть Зеленин, был человеком с очень непростой судьбой. Его многие знают, помнят и ценят, несмотря ни на что. Если бы я мог показаться с ним хотя бы полгода назад, я бы испытывал гордость, поверьте, но сейчас… Сейчас его друзья, знакомые, все подумают, что я просто решил воспользоваться случаем, чтобы как-то «перетащить» себе часть его авторитета, понимаете?

— Понимаю, — согласился Корсаков. — Но, извините, говорите вы чушь. В конце концов, это ведь не вы скрывали ваше родство, а он. В чем тут ваша вина?

— Да, кто же поверит, что они вдвоем, мама и отец, проверенные чекисты, шифровались до самой смерти даже от своих друзей и товарищей по работе! Ведь мама-то мне ничегошеньки не сказала, понимаете?

— Ну, что же теперь делать? Обвинять их?

— Нет, конечно, нет! Я, наверное, очень путано выражаю свои мысли, уж простите. В общем, Игорь, вы меня не уговаривайте. Лучше, помогите, а?

— Чем же я могу вам помочь?

Дружников посмотрел на него удивительно трезвыми глазами. Подумал, а может быть, вспомнил что-то, помолчал, потом ответил:

— Мне хотелось бы, чтобы, во-первых, вы обзвонили всех, кого отец хотел видеть на похоронах. Не удивляйтесь, он составил список. Посмотрите сами. Вы тут в числе первых. Кстати, отец о вас очень высокого мнения. Впрочем, тут мы с ним едины, поверьте. Так вот, список. Некоторые из этих людей живут в других городах, а похороны уже послезавтра. Хотелось бы, чтобы все узнали вовремя. Ну, чтобы мне не было стыдно перед отцом. Понимаете?

— Понимаю, — кивнул Корсаков, сознавая, что дает обещание обзвонить всех. — Что «во-вторых»?

— Во-вторых, прошу вас стать своего рода распорядителем на похоронах. Повторяю, я не хотел бы там «светиться». Я бы, например, не поверил в искренность почти семидесятилетнего сына, который никогда в жизни не видел отца. Особенно учитывая род наших занятий. Не волнуйтесь, вам не придется решать какие-то хозяйственные вопросы. Все уже оговорено, оплачено, никаких забот не будет, поверьте. Если вы дадите свое согласие, то вам просто будут звонить и отчитываться. От вас нужно будет только дирижировать церемонией. Да, собственно, и не церемонией… Что-то я уже запутался, — признался Дружников. — Мне, пожалуй, пора. Вы мне дадите ответ завтра утром?