Покинув Андай в большом раздражении, Гитлер и бестактный Риббентроп отправились во французский Монтуа с тем, чтобы убедить маршала Петена поддержать рейх против Великобритании в войне. Попытка нацистов заставить другую латинскую нацию связать руки британцам на Средиземноморье также провалилась. После этого Гитлер вернулся в Германию, где получил еще более неприятную информацию о намерении итальянцев напасть на Грецию.

28 октября прибыв во Флоренцию для последней попытки удержать Италию от вторжения в Грецию, Гитлер был встречен на железнодорожном вокзале элегантным дуче, который сообщил, что итальянская армия в Албании два часа назад пересекла границу Греции. Принимая во внимание большое недовольство Гитлера местью Муссолини, он держался на удивление спокойно. После обсуждения проблемы немецкой помощи в будущем вторжении на Крит Гитлер заявил, что, в отличие от альянса с Италией, партнерство с Россией основывалось только на соображениях целесообразности. Германский диктатор не доверял Сталину, так же как и тот, по его глубокому убеждению, не доверял ему, но все же хотел встретиться с Молотовым в призрачной надежде отвлечь Россию от Финляндии и Босфора, обратив ее внимание на Индию. Сталин, считал Гитлер, достаточно «проницателен» для того, чтобы оценить необходимость прекращения дальнейшей советской экспансии в Европе.

Однако на следующий день, 25 октября, глубинные и более искренние намерения Гитлера в отношении Советов проявились в плане, получившем полноценный статус и кодовое название Ost Fall («Восточное дело»). Его передал генерал Паулюс Гальдеру. Советская военная материально-техническая база, приведенная Паулюсом в плане ОКХ, предусматривала небольшой перевес в силах: около 170 дивизий Красной армии на западе России против предполагаемых 145 немецких дивизий, не считая финнов и румын. Обширность российской территории – немцам предстояло преодолеть около тысячи километров практически по бездорожью примерно за пять месяцев, с мая по октябрь 1941 года, – предполагала в высшей степени напряженную кампанию.

Среди немецких преимуществ, предполагаемых ОКХ, была лучшая подготовка войск, высокое качество командования, внезапность, хотя бы в некоторой степени, непопулярность советского режима в Прибалтике, на Украине и на Кавказе и якобы низкая мораль Красной армии, проявившаяся в ходе чисток и Финской кампании. Паулюс подчеркивал, что внушительным советским силам должен быть отрезан путь к отступлению как можно ближе к границе. Им следует навязать бои без возможности отхода. Командование ОКХ поддерживало идею Гальдера о главном ударе на Москву, чтобы как можно скорее обеспечить военную победу над Красной армией, – экономические выгоды Украины и Кавказа могут подождать, как спелые сливы, которые можно будет легко сорвать после разгрома Красной армии.

В течение первой недели ноября упрямство, с которым Гитлер придерживался своих русских планов, несмотря на трудности, вызванные неожиданным итальянским кульбитом на Балканах, стало очевиднее, чем прежде. После объявления 4 ноября, что «Россия остается величайшей проблемой Европы и все должно быть сделано для подготовки к расплате», Гитлер перешел к плану короткой кампании на Балканах, намеченной на весну будущего года. Она должна была помочь итальянцам и помешать британским бомбардировкам нефтяных месторождений Плоешти из Греции, прежде чем начнется вторжение в Советский Союз. Но в этом плане, который вскоре будет назван «Марита», фюрер предупреждал о том, что не должно рассматриваться никаких действий против Турции, не говоря уже о Суэце, потому что такие операции будут слишком продолжительными. Им придется подождать до осени 1941 года, когда завершится русская кампания.

К 12 ноября в своей военной директиве № 18 Гитлер подвел итоги своих сложных и несколько несочетаемых планов на весну 1941 года. Роль французов виделась чисто оборонительной – охранять французские колонии по периметру Африки от внезапных нападений англичан. В операции «Феликс» Испания должна была с помощью немцев не пустить британцев в Гибралтар и в пролив. Немецкая танковая дивизия должна была помочь остановившейся кампании Муссолини в Ливии против Египта, а на Балканах Гитлер намеревался использовать 10 дивизий для оккупации Северной Греции, но не Югославию или Турцию. Следует помнить, что немецкие войска на Балканах были хорошо расположены для быстрого передвижения на северо-восток на Украину, после завершения ограниченной операции в Греции – удобного прикрытия для первоначального движения на юго-восток.

Что касается пятого и самого важного пункта директивы № 18, Гитлер не смягчал слова, какую бы неразбериху это ни вызвало впоследствии. После заявления о том, что вот-вот начнутся политические переговоры с Советами, Гитлер заверил, что «независимо от результатов, к которым эти беседы приведут, всю подготовку к операциям на востоке, устные приказы, которые уже были отданы, должны продолжаться. Подробные директивы по соответствующим вопросам будут изданы, как только план операций будет составлен армией, передан мне и мною одобрен».

В день появления военной директивы № 18 министр иностранных дел Советского Союза Молотов прибыл в Берлин по приглашению Риббентропа. Немецкий министр начал эпохальные беседы с Молотовым обычным заявлением о том, что Британия уже разбита, после чего весьма непоследовательно заверил советского эмиссара в том, что англичане больше не высадятся на континент, даже при поддержке Соединенных Штатов. Далее министр иностранных дел рейха скромно присвоил себе заслугу в том, что помог отвлечь внимание Японии от Советского Союза на юг. Это был в высшей степени эффективный план прикрытия в ближайшем будущем, для маскировки истинных намерений Гитлера в отношении Советского Союза, и катастрофическое отвлечение сил в более далекой перспективе. Затем, как Наполеон, делавший косвенные намеки не только одному царю, Риббентроп предложил аналогичный маневр русских в направлении южного моря.

Молотов холодно полюбопытствовал, какое именно море немцы имеют в виду. Вскоре обнаружилось, что русский думал о Черном море, а немец – об Аравийском. Тем не менее, как и в случае с Талейраном, Риббентроп хотел дать более свободное использование Дарданелл для выхода в Средиземное море, чем это разрешала конференция в Монтрё. Кроме изложенного, немецкий министр иностранных дел отказался связывать себя обязательствами за счет турок. Позднее в этот же день Гитлер снова вернулся к этой теме с Молотовым, в связи с чем был задан прямой вопрос относительно продолжения отнесения Финляндии к сфере интересов СССР, как это было предусмотрено пактом 1939 года, а также последовал запрос о возможности участия СССР в новом Тройственном союзе.

На следующий день, 13 ноября, взаимоотношения между Молотовым и фюрером, к которому советский министр упорно относился как к равному, стали напряженнее. Были обсуждены все проблемы пограничных областей, с особым акцентом на присутствие немецких войск в Финляндии, не говоря уже о почти эквивалентной наступательной гарантии немцев Румынии. Гитлер уклонился от положительного ответа на вопрос о такой же гарантии Советского Союза Болгарии. В свою очередь, Молотов не выказал интереса к энтузиазму фюрера относительно раздела «обанкротившегося поместья» Британской империи. Как он впоследствии сказал Риббентропу, немцы «полагают, что война против Финляндии уже выиграна». Что касается немцев, даже Риббентроп выразил протест против слишком навязчивых вопросов со стороны непреклонного советского государственного деятеля.