голове. Зрачки виссарата под щеточкой черных ресниц расширились, заливая всю радужку, но тут же сузились до крошечных точек. Глаза подернулись поволокой. Рука скользнула на затылок, впиваясь в волосы, оттягивая. Я замерла, понимая, что он вот-вот обезумит.

Проклятый наир.

Его руки потяжелели, будто налились свинцом. Казалось, Нордер-Галь вот-вот меня раздавит, как пустой высохший орех. Я уперлась ладонями в его каменную грудь, пытаясь отстраниться, но все было бесполезно. Внутри клокотало так, что я ничего не слышала, кроме оглушающего шума в ушах. В висках зарождалось тепло, забиралось под мокрые волосы, усиливалось покалыванием. Казалось, еще немного, и я упаду в обморок. Я трепыхалась, будто безуспешно боролась со скалой. Но каждое мое движение лишь усиливало его хватку.

Я ловила его мутный взгляд и понимала, что Нордер-Галь себя не контролирует. Во мне все кипело, и я панически осознавала, что лишь усиливаю его безумие. Я не понимала, как это остановить. Хотелось кричать, но я будто онемела. Он разжал пальцы, но лишь для того, чтобы дернуть атлас бюстгальтера. Треск ткани оглушил, как автоматная очередь. Горячие губы шарили по моей шее. Я все еще пыталась увернуться, но чувствовала себя легкой птицей в силках. С каждым движением они затягивались все сильнее, все беспощаднее. Пахнущие табаком губы коснулись моих. Я изо всех сил сцепила зубы, но его это только распаляло. Нордер-Галь припечатал меня к облицованной деревом стене, кандалами удерживал за запястье. В глазах вдруг мелькнуло понимание. Он склонился к моему уху, прикусил мочку. Отстранился, по-прежнему не выпуская моих рук:

— Не противься мне, Тарис.

Я лишь смотрела в его глаза с расширенными зрачками. Как цыпленок на удава. Низкий шепот будто заползал под кожу, запуская по телу дрожь. Внушал. Гипнотизировал.

— И я отсрочу неизбежное. Позволю остаться собой так надолго, как сумеешь. Сейчас все зависит от тебя.

Я не понимала, о чем он говорил. Слышала слова, но это были лишь звуки. Я лишь отчетливее различала его жесткий акцент. Трепыхание собственного сердца.

— Выбирай сейчас.

Он снова склонился к моим губам, и я снова инстинктивно стиснула зубы, но сопротивление было слабым. Будто силы покинули меня. Я вновь и вновь прокручивала в голове его слова, пытаясь добраться до сути,  но это не вносило ясности. Все вокруг говорили загадками,  и лишь я одна не понимала, о чем речь. Он освободил мои руки, и я вновь уперлась ладонями в его грудь, стараясь отстраниться. В венах лихорадочно бурлило, меня бросало в жар.

Сейчас он хотел от меня того, что мужчина хочет от женщины. Не я первая, не я последняя. Фира как-то сумела с этим смириться. Но я никогда не думала, что это будет так. Его рука легла мне на грудь, обхватывая, он слегка зажал сосок между пальцами, и я судорожно вздохнула, чувствуя, как по телу расходится волна.

Зрачки Нордер-Галя сузились, ноздри дрогнули. Я сжалась, ожидая, что он снова вот-вот накинется на меня, закрыла глаза. Выбора не было. Говорят, из двух зол нечего выбирать. Но в голове билось единственное слово: «Отсрочу». Что бы это ни значило, оно давало крошечную надежду, и я цеплялась за него. Я покорюсь, сделаю так, как он хочет.

Рука карнеха скользнула мне за спину, спускаясь под панталоны, и я изо всех сил сдерживалась, чтобы не дернуться. Стерпеть. Не протестовать. Позволить ему делать все, что он хочет. Я так решила. Горячие губы вновь накрыли мои, язык скользнул в рот, шаря. Я инстинктивно ответила, чувствуя, как цепкие руки сильнее сдавили плоть. Тут же опомнилась и обмякла. Он хотел покорности — он ее получит. Но ничего больше.

Бабушка еще в детстве говорила, что чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями, нужно вообразить себя пустым деревом, в стволе которого свободно гуляет ветер. Слушать, как он шумит, сосредоточиться на этом звуке и ни о чем не думать. Чтобы все прочее перестало существовать. Чувствовать внутри холодок. У меня никогда это толком не получалось, эмоции всегда брали верх. При малейшем потрясении меня бросало в жар, в висках бился пульс. Малейшая неприятность — и я всегда внутренне загоралась, как спичка.

Я должна справиться. Не испытывать его терпение. Я чувствовала, как обжигающие сильные руки шарят по телу, спускают атласные панталоны. Я не выдержала, вздрогнула всем телом, ощутив пальцы между ног. Отчаянно боролась со стыдом и замирала, когда эти касания рождали невозможное томительное чувство. Мимолетное, но вводящее в оцепенение, порождающее судорожный вздох. Он неожиданно мягко поддел пальцем мой подбородок, остальные с нажимом водили по губам, касались зубов. Я видела его склоненное сосредоточенное лицо с мутным взглядом, вдыхала его запах, шершавая от щетины щека коснулась моей щеки. Я паниковала, чувствуя, как внутри что-то отзывается. Едва-едва.

В груди закипало отчаяние. Он знал, что так будет. Знал наверняка, потому что наверняка делал это много раз. И будто глумился, желая показать мне, насколько я слаба. Это было ощутимее ударов, грубой силы. Я надеялась, что все закончится быстро… Его дыхание стало глубоким, шумным и тяжелым. Он будто вытягивал что-то из меня, я почти физически ощущала это движение.

Я закрыла глаза, представила ветер внутри. Отгораживалась, как могла. Представляла синее небо над головой, простор и воздух, пространство и свободу. Воображала, что меня окружает толстая кора, которая не чувствует касаний, тепла. В груди похолодело, будто опустело, и вдруг стало так легко, что я на мгновение потерялась.

Нордер-Галь резко отстранился, зрачки сузились, глаза обдавали холодом:

— Как ты это сделала?

Я сглотнула, прикрыла грудь руками:

— Что?

Он поджал губы, вновь склонился ко мне, втягивая воздух:

— Ты загасила наир. Совсем. Как ты это сделала?

Я нервно покачала головой, не понимая, радоваться или плакать:

— Я не знаю. Я ничего не делала.

Пальцы вцепились в мой подбородок, стиснули до боли:

— Не ври мне. Кто тебя научил? — он цедил мне в лицо.

Я лишь качала головой, ничего не понимая.

— Ты издеваешься?

Я молчала, сжалась.

Он был в бешенстве, переменился в одно мгновение. Касания стали совсем другими.

— Я дал тебе выбор — ты его сделала.

Я сглотнула:

— Что со мной будет?

Внутри все трепыхалось, но я все еще чувствовала холод в груди.

Он молчал. Я видела, как набухли вены на его висках.

— Умоляю. Я должна знать.

— Зачем?

Я сглотнула:

— Чтобы с достоинством принять то… что меня ждет, — губы дрожали, сердце колотилось, как безумное.

— Твое прекрасное тело послужит