жителей. Большинство среди них составляли этнические немцы-менониты — преуспевающие и трудолюбивые крестьяне. Потеря их сельскохозяйственных земель не фигурировала в оценках издержек Днепростроя. Между тем, согласно расчетам, проведенным много лет спустя известным российским гидрологом, одно лишь сено, ежегодно скашиваемое с этих земель, будучи сжигаемо как топливо, давало бы столько же энергии, сколько производила ее гидроэлектростанция [5]. И даже с поправкой на то, что эта позднейшая оценка не лишена некоторого преувеличения, очевидно, что потеря земель оказалась одной из крупнейших скрытых издержек Днепростроя.

Помимо экономических издержек, связанных с изъятием земель из сферы сельскохозяйственного производства, имели место и человеческие издержки — иначе говоря, тот ущерб, который был нанесен самим крестьянам и который не был принят во внимание ни одним из советских проектировщиков Днепростроя. Будучи людьми твердых религиозных убеждений и зажиточными крестьянами, менониты рассматривались как идеологические противники советского строя. Еще до того, как были затоплены их земли, их дома и постройки были превращены в бараки для рабочих, а им самим было предложено сделаться наемными рабочими на строительстве плотины. Если они соглашались с таким изменением своего положения, то попадали в категорию добровольных работников, насчитывавшую, помимо них, почти сорок тысяч человек, приехавших на Днепрострой из других краев. Некоторым из менонитов удалось свыкнуться с переменами, приняв их как предопределенные Богом. Другие же воспротивились и были арестованы, пополнив контингент подневольных работников, доля которого на Днепрострое никогда не была так велика, как на большинстве позднейших великих строек. Этот контингент выводили на работу под конвоем; ему был уготован наиболее тяжелый труд.

В отличие от большинства гидроэлектростанций в других странах, плотина имени Ленина была возведена на реке с обширной зоной паводкового затопления, и образовавшееся водохранилище изменило жизнь огромного числа людей и облик огромной территории. Советские гидроэнергетические проекты позднейших времен продолжили подобную практику в еще более грандиозных масштабах. Так, строительство Рыбинской гидроэлектростанции потребовало перемещения населения 497 деревень и 7 городов. По подсчетам одного автора, суммарная зона, затопленная водохранилищами таких гидроэлектростанций в СССР, составила 120 тысяч квадратных километров, в четыре раза превысив площадь Бельгии [6].

Изначально проектировщики Днепростроя обещали, что труженикам стройки будут обеспечены нормальные жилищные условия, равно как и условия для нормальной культурной жизни. Однако по мере того, как проект воплощался в жизнь, отставая от намеченного графика и чудовищно превосходя сметную стоимость, нужды рабочих стали все больше забываться. В то время как дело пошло полным ходом, работники по-прежнему жили и трудились в самых жалких условиях. «Живущие в бараках жаловались на то, что комнаты заносит снегом. Живущим в палатках довелось пережить зимние дни, когда температура в их жилищах опускалась ниже -13 С, а летом 1929 года палатки были сметены ветрами ураганной силы. Неизменными атрибутами здешней жизни были теснота и толкотня, темнота и шум. Уборные не отвечали никаким нормам, а в зимние месяцы их просто сковывало льдом» [7]. С течением времени условия жизни становились хуже; все сильнее ощущалась нехватка продовольствия. Муку приходилось доставлять в пекарни по ночам и в сопровождении вооруженной охраны, иначе она расхищалась. Следствием плохого питания стали вспышки различных заболеваний. По баракам и палаткам разнеслись туберкулез, сыпной и брюшной тиф, а также оспа. По сей день никому не известно, сколько работников умерло.

Невзирая на все эти тяготы, строительство было завершено, великая плотина стала символом социалистического порядка и ее макет был главным элементом советской экспозиции на Всемирной выставке 1939 года в Чикаго. Дважды разрушенная и восстановленная во время Второй мировой войны и неоднократно надстраивавшаяся в последующие годы, она действует и поныне, представляя собой часть каскада из шести гидроэлектростанций на Днепре.

Остается неизвестным, насколько эффективна или нужна эта гидроэлектростанция. Подобно тому, как ее сооружению не предшествовали надлежащие исследования, так и ее последующая работа никогда не подвергалась всесторонней оценке. Любая попытка такой оценки должна будет учесть весь спектр последствий реализации этого проекта — экономических, социальных и экологических. Что касается последних, то в 1980 году один из представителей советского экологического движения охарактеризовал их следующим образом: «Средства, затраченные на сдерживание эрозии берегов Днепровских водохранилищ и на борьбу с неразрушаемыми, по-видимому, ничем сине-зелеными водорослями, уже давно превзошли те краткосрочные выгоды, которые некогда давала гидроэлектростанция» [8]. Быть может, не стоит вменять в вину первым проектировщикам плотины пренебрежение экологическими последствиями ее сооружения — ведь в их времена было мало что известно о том ущербе, который приносят окружающей среде водохранилища. Но что следует вменить им в вину, так это сознательное игнорирование призывов к проведению длительных и всесторонних исследований социальных и экономических последствий реализации подобных грандиозных проектов, — призывов, с которыми обращались к ним Пальчинский и его коллеги, критически относившиеся к проекту сооружения плотины.

СТАЛЬНОЙ ГОРОД МАГНИТОГОРСК

В 1929 году было начато строительство гигантского комплекса доменных и мартеновских печей и прокатных станов, который в итоге стал ежегодно давать почти столько же стали, сколько ее производилось во всей Великобритании. Комплекс был построен в окрестностях одного из богатейших железнорудных месторождений страны, получившего название Магнитной горы из-за нарушений, которые обнаружили здесь в работе своих компасов первые исследователи региона. Район Магнитной горы, в действительности представлявшей собой цепь из пяти холмов, отличался не только высоким содержанием железа в руде, но и доступностью рудных залежей, и идея, что в окрестностях этого геологического чуда должен вырасти крупнейший сталелитейный комплекс Советской России, казалась на первый взгляд вполне резонной.

В самом ли деле, однако, именно Магнитная гора была наилучшим местом для возведения столь грандиозного сталелитейного центра? В статьях, опубликованных в 1926 и 1927 годах, Пальчинский с досадой отзывался о выдвинутых советским правительством планах сооружения гигантских центров добычи и переработки полезных ископаемых в Западной Сибири, на Урале и Украине, которые составлялись без надлежащего учета геологических и трудовых ресурсов, транспортных издержек и трудностей создания достойных жилищных условий для рабочих в соответствующих регионах. Он отмечал, что, несмотря на всеобщее восхищение высоким содержанием железа в руде Магнитной горы, никто до сих пор не удосужился досконально исследовать вопрос об общих запасах железа этого месторождения [9]. А значит, вполне может получиться так, что спустя несколько десятилетий месторождение окажется исчерпанным, однако наличие здесь крупнейшего в мире сталелитейного комплекса потребует дорогостоящей транспортировки руды из других регионов.

Пальчинский также указывал на отсутствие залежей угля в окрестностях проектируемого города Магнитогорска, вследствие чего с самого начала работы комплекса топливо для доменных печей придется завозить железнодорожным транспортом. Ведь регион, замечал он, отнюдь не изобилует водными путями, которые, как известно, обеспечивают гораздо более дешевую транспортировку