и поступавшие от высланных ходатайства о возвращении на родину постоянно оставлялись и остаются до сих пор без последствий, но все эти мероприятия еще раз подтвердили ту истину, что они религиозного верования ни создать ни искоренить не могут[229].

Таким образом, мы видим, что даже в эпоху Александра II государство использовало жесткие меры для борьбы с возвращением насильственно крещенных мусульман к своей вере. Ильминский, который хорошо понимал прагматический настрой некоторых чиновников, рекомендовал обер-прокурору Синода действовать крайне осторожно: «А вопрос об отменении муфтийства следовало бы возбудить ex motu proprio[230] и это было бы, по моему мнению, весьма полезно и даже необходимо»[231]. Иными словами, Ильминский предлагал Победоносцеву самому выступить с инициативой ликвидации института муфтията. Впрочем, вскоре миссионер несколько смягчил свою точку зрения по этому вопросу. В письме к Победоносцеву от 18 февраля 1885 г. он писал:

Но и совсем уничтожить муфтийство, – а с ним нужно похерить и магометанское духовное собрание, – едва ли не будет резко и, быть может, возбудит волнение в татарах. По моему мнению, удобнее сделать меру среднюю (medio tutissimus ibis[232]): поручить исправление должности временно, например, Максютову[233] – давно он служит судьею (т. е. членом) духовного собрания; весь занят торговыми делами (это его право на должности муфтия). Он, по-видимому, пороха не выдумает. А есть там в третьем (1883) году назначенный по выбору казанцев в члены духовного собрания какой-то мулла (Авхади или Ягуди??), он, по слухам, крайний фанатик. Но в случае крайности фанатик без русского образования и языка сравнительно лучше, чем по-русски цивилизованный татарин, а еще хуже аристократ, а еще хуже человек университетского образования[234].

Последняя фраза в приведенной выше цитате отражала кредо Ильминского и его школы, одной из задач которой было изолировать инородцев от получения светского образования:

Случаи поступления инородцев в гимназию или университет он [Ильминский. – Р. Б.] рассматривал как явления, мешающие достижению конечной цели – обрусения всей массы нерусского населения. По его мнению, такие образованные люди отрывались от родной среды и, вместо того чтобы заниматься просвещением «своего собственного» народа, предпочитали идти на государственную службу, преследуя частные эгоистичные интересы[235].

Под влиянием Ильминского Победоносцев и в самом деле поднял вопрос о ликвидации ОМДС в 1886 г. Он обратился к министру внутренних дел, в чьем подчинении находилось Духовное собрание, и, ссылаясь на мнение церковных иерархов Уфы и Оренбурга, потребовал ликвидировать муфтият и передать все вопросы, связанные с его компетенцией, в ведение губернаторов. Однако в ответ ему посоветовали держать подобные мысли при себе и не будоражить мусульманскую общественность[236].

С предложением ликвидировать муфтият выступал ученик и пасынок Ильминского Н. А. Бобровников[237]. Он считал, что Духовное собрание служит «лишь для возвышения престижа магометанства»[238]. В составленной им в 1896 г. записке Бобровников предлагал создать вместо ОМДС временные комиссии при губернских правлениях для производства испытаний на звание мулл[239]. По мнению Бобровникова, «Должность эта [муфтия ОМДС. – Р. Б.] уже сыграла свою роль. В настоящее время русское население в крае между Волгой и Уралом и даже в киргизских степях настолько значительно, что русская власть не имеет надобности в мусульманском посредничестве для своих сношений с инородцами»[240]. В пользу того, чтобы упразднить должность муфтия, высказывались и другие миссионеры в Волго-Уральском регионе, например протоиерей Е. А. Малов (1835–1918)[241].

Православные авторы обвиняли правительство в том, что оно содействовало консолидации мусульман, учредив и поддерживая ОМДС. Так, жена упоминавшегося выше Бобровникова – С. В. Чичерина-Бобровникова считала, что единство мусульман в России возникло в значительной степени благодаря действиям русского правительства, создавшего Духовное собрание в Уфе[242]. По мнению Е. А. Малова, государству следовало пересмотреть и изменить положения законодательства, регулирующие статус мечетей и мусульманского духовенства, «чтобы эти положения не усиливали, а, по возможности, ослабляли враждебное для христианства магометанство»[243].

Впрочем, обвинения в адрес чиновников в поддержке Оренбургского и Таврического муфтиятов не мешали православным иерархам обращаться к представителям светской власти в вопросах противодействия и ограничения деятельности мусульманского духовенства. Характерен случай, имевший место в 1887 г. Муфтий Мухамедьяр Султанов (1837–1915) намеревался посетить Оренбург и ознакомиться с состоянием дел в местных мусульманских общинах. Но ему было отказано в совершении этой поездки. При этом губернатор ссылался на мнение епископа Оренбургского и Уральского Макария (Троицкого), который считал, что «учитывая фанатичное отношение местных мусульман к новокрещеным, присутствие муфтия в Оренбурге будет нежелательным»[244].

Как видно из вышеприведенного примера, муфтий ОМДС вынужден был учитывать мнение не только светской власти, но и иерархов Синодальной церкви. Тем не менее даже такую несамостоятельную фигуру, как муфтий, некоторые церковные деятели рассматривали как серьезную угрозу. Они небезосновательно видели в самом институте ОМДС консолидирующую силу. Муфтият, выражаясь словами Роберта Джераси, служил для Синодальной церкви зеркалом[245], глядя в которое она пыталась размышлять о своем собственном положении в империи.

Не имея возможности повлиять на решение судьбы самого института муфтията, церковные бюрократы (прежде всего, в лице обер-прокурора Синода Победоносцева) пытались вмешиваться в вопрос об избрании муфтия. Однако и в среде самих мусульман находились критики ОМДС.

Критика ОМДС со стороны мусульман и проекты его реформирования

Как уже отмечалось выше, некоторые мусульманские религиозные деятели с недоверием встретили создание Духовного собрания в Уфе. В отличие, например, от буддистов, которые сами выступили с инициативой регламентации деятельности своего духовенства государством[246], мусульмане получили проект реформирования системы управления их религиозными делами сверху.

Среди оппонентов ОМДС были не только образованные мусульмане, выполнявшие функции служителей культа (так называемые абызы), но и известные богословы и политические деятели. Критиков Духовного собрания можно условно разделить на две группы: 1) тех, кто не принимал саму идею подконтрольного немусульманским властям муфтията во главе с назначаемым муфтием; 2) тех, кто видел в ОМДС больше пользы, чем вреда, но критиковал отдельных муфтиев за их несоответствие занимаемой должности.

Представители первой группы могли демонстрировать свое неприятие института муфтията следующим образом:

1) совершали добровольно или вынужденно хиджру[247] из России (Салих Салими Казани, Мухаммад бин ‘Али ад-Дагистани и др.);

2) оставались в России, но не поддерживали никаких связей с Духовным собранием или сводили контакты с ОМДС к минимуму. Они могли быть указными муллами или не иметь документа о назначении (Утыз-Имяни и др.);

3) создавали или пытались создать альтернативные муфтияту структуры (Хабибаллах бин ал-Хусаин ал-Оруви, Багаутдин (Баха’ ад-дин) Ваисов).

Рассмотрим далее мусульманскую