полномочий от муфтията, Ваисов регистрировал браки и рождения членов своей общины, совершал погребальный обряд, то есть присваивал себе функции, которые государство отводило указным муллам[269]. В сравнении с официально действующей фирмой-олигополистом – ОМДС – «Ваисовский Божий полк» можно охарактеризовать как нелицензированную фирму на религиозном рынке.

Другая попытка создать параллельную муфтияту структуру была предпринята еще в самом начале XIX столетия. В 1802–1803 гг. суфийский шейх тариката Накшбандийа-Муджаддидийа Хабибаллах б. ал-Хусаин ал-Оруви отправился в Саратовскую губернию. Там он призвал своих сторонников к созданию независимых от Уфы духовных собраний в Пензенской, Симбирской и Казанской губерниях. Однако власти в Петербурге не поддержали эту инициативу[270].

Таким образом, критики ОМДС из среды мусульман выбирали разные стратегии: от полного непризнания легитимности муфтията до частичного сотрудничества с ним. Во многом эта стратегия определялась отношением некоторых религиозных деятелей к российскому государству. Те, кто, по определению М. Кемпера, действовал как «изоляционисты» и максимально дистанцировался от контактов с представителями других религий, выступали против ОМДС. Они видели в Духовном собрании средство контроля над верующими. Те же ‘улама’, которые были настроены на диалог с властью ради достижения собственных целей, нашли в институте муфтията удобный инструмент для взаимовыгодного сотрудничества с государством. Как справедливо отмечают исследователи, союз мусульман и имперских властей был браком по расчету[271]. И расчет этот со стороны мусульман оказался в целом верен[272].

К середине XIX в. число изоляционистов значительно уменьшилось. Мусульманам стало довольно трудно существовать в полицейском государстве и игнорировать его институты. Государство при Николае I начало проникать во все сферы общественной и даже частной жизни (включая область религии). Кроме того, по мере роста влияния ОМДС среди мусульманского населения империи, все больше верующих стало рассматривать муфтият как незаменимого посредника в отношениях с государством. Критику вызывал уже не сам институт, а его отдельные, хотя порой и существенные недостатки (прежде всего, принцип назначения на должность муфтиев и кадиев). Неслучайно предложения о необходимости установления выборности для высшего слоя мусульманского духовенства были ключевыми во всех проектах реформ ОМДС, исходивших от мусульман во второй половине XIX – начале XX в.

Проекты реформ ОМДС во второй половине XIX в

К концу XIX в. в Российской империи сформировалась следующая система управления духовными делами мусульман. Европейская часть России и Сибирь входили в округ ОМДС. Мусульманские религиозные дела в Крыму находились в ведении Таврического магометанского духовного правления. Значительная часть мусульманских общин Закавказья относилась к юрисдикции Закавказских магометанских духовных правлений суннитского и шиитского учений (с резиденцией в Тифлисе), учрежденных в 1872 г.[273] На Северном Кавказе и в Туркестане проект создания отдельного муфтията обсуждался, но так и не был реализован[274].

Мусульманские общины Северного Кавказа формально находились в юрисдикции ОМДС, однако на практике Духовное собрание практически не вмешивалось в религиозную жизнь местных общин[275]. Это было связано со сложностью религиозной ситуации в указанном регионе и с желанием кавказских наместников проводить самостоятельную конфессиональную политику. В случае подотчетности местных общин ОМДС главным органом, регулирующим религиозную жизнь мусульман в регионе, выступал бы Департамент духовных дел иностранных исповеданий[276].

В вопросе о юрисдикции мусульманских общин на Северном Кавказе ДДДИИ занимал промежуточную позицию. С одной стороны, в Департаменте не хотели усиления ОМДС за счет установления реального контроля над религиозной жизнью мусульман в этом регионе. С другой, в ДДДИИ настороженно относились к тому, что высшей инстанцией для служителей исламского культа был кавказский наместник[277].

Своеобразная ситуация сложилась в Степном крае (на территории современных Казахстана, Киргизии и некоторых регионов России). В Петербурге отказались от идеи создания в крае муфтията. В 1885 г. был подготовлен проект «Положения об управлении духовными делами киргизов в областях Степного генерал-губернаторства»[278]. В соответствии с этим документом казахское население не подпадало под юрисдикцию ОМДС по религиозным вопросам. Муллы должны были избираться исключительно из числа казахов – подданных империи и утверждаться местным губернатором. Возведение мечетей допускалось только с одобрения генерал-губернатора. Кроме того, муллы не имели права вести метрические книги, из-под их ведения были выведены брачно-семейные дела. Соответственно, они пользовались и меньшими правами и привилегиями: не получали казенного жалования и были обязаны платить подати, подобно другим туземцам. Все эти меры были приняты, чтобы уменьшить влияние татарских богословов и мулл в деле распространения исламского образования среди казахов[279].

Иными словами, в империи сосуществовали разные модели управления мусульманскими религиозными делами, и институт муфтията был ключевым, но не единственным инструментом в руках государства. Имперские власти не стали настаивать на создании муфтиятов в ряде регионов. При этом они не стремились к усилению ОМДС, а потому воздерживались от передачи в юрисдикцию Духовного собрания мусульманских общин в недавно присоединенных областях (в Закавказье, Средней Азии и Степном крае).

Отсутствие единого подхода в регулировании религиозных дел мусульман во многом было результатом соперничества между органами исполнительной власти: министерствами внутренних и иностранных дел, а также военным министерством.

На протяжении большей части своей истории ОМДС находилось в ведении Департамента духовных дел иностранных исповеданий при МВД. В сферу компетенции ДДДИИ входили вопросы, связанные не только с функционированием ОМДС и духовенства, но и с мусульманскими учебными заведениями, печатью и др.

Военное министерство отвечало и за конфессиональную политику в Туркестане, занимавшем значительную часть современной Средней Азии. Кавказом совместно управляли два министерства: военное и внутренних дел. Генерал-губернаторы на Кавказе и в Туркестане не хотели, чтобы мусульманское население полностью подчинялось муфтияту, а значит и министерству внутренних дел[280]. В самом МВД, впрочем, также не желали, чтобы ОМДС распространяло свое влияние на всю империю[281].

Что касается МИД, то мусульманским вопросом здесь занимался Азиатский департамент.

Правовой статус самого Духовного собрания долгое время оставался неурегулированным: до 1857 г. ОМДС не имело устава. Как справедливо отмечает И. К. Загидуллин, к началу эпохи либеральных реформ формирование ОМДС как государственного учреждения с особыми правами и обязанностями только завершилось[282].

Целый ряд важных вопросов, детально регламентированных в мусульманском праве, был изъят из ведения ОМДС. Это касалось как наказаний за правонарушения, так и вопросов, относящихся к сфере личного статуса (брачно-семейных отношений).

И. К. Загидуллин перечисляет основные вопросы, находившиеся в ведении ОМДС во второй половине XIX в.: 1) испытание лиц, претендовавших на должность имам-хатиба, имама, муэдзина и др.; 2) надзор за деятельностью мулл и надлежащим исполнением ими религиозных обязанностей, а также наложение взысканий за производимые ими нарушения; 3) постройка, ремонт мечетей и назначение в них служителей культа; 4) надзор за ведением метрических книг; 5)