конек, Женя пробирается к трубе, отвязывает веревку. Потом снова возится, пыхтит, и вот уже в его руках кусок проволоки, которой мы крепили металлический профиль. Женя складывает ее вдвое, скручивает и выгибает в форме крючка. Затем продевает веревку, и снасть готова.

– Ты хочешь его выловить? – с сомнением спрашиваю я.

– А ты что предлагаешь? – последнее слово дается ему с трудом – он снова начинает заикаться.

– Разве хватит веревки? – продолжаю я в том же духе.

Женя смотрит на меня. Нос от мороза посинел, на его кончике балансирует мутная капля.

– Перегнешься через конек и возьмешь меня за ноги, – говорит он, глотая гласные. – Так мы выиграем пару метров.

Слушая его, я представляю конструкцию и отрицательно мотаю головой.

– Даже не думай, что я соглашусь!

– У нас нет выхода. – Он, как лассо, наматывает веревку на локоть.

– Даже не думай, – повторяю я.

Женя опускает руки.

– Ну хорошо. Тогда давай отморозим себе яйца. Давай заледенеем на этой ебаной крыше!

– Зато я не буду виновен в твоей смерти.

– Ты уже виноват в том, что сейчас происходит!

Опять он за свое. Ну что ж, делать нечего…

– Ладно, – соглашаюсь я и тут же выставляю свое условие.

Держать будет он, так будет справедливее. Женя недовольно качает головой.

На том и решаем. Но сначала я должен посмотреть, как висит шурик. Мы снова перевязываем веревку, и теперь настает моя очередь.

В потемках снег на земле кажется близким, и у меня возникает непреодолимое желание, разжав пальцы, спрыгнуть вниз и враз разделаться со всем этим. В то же время мне вдруг кажется, что даже если все пройдет удачно, кошмар не закончится. Начнется другой, пострашнее этого, из которого уже не выберешься.

Шурик висит на ветке, застряв в ее рогатке. До него метра два. Я прикидываю, куда и как мне бросать, чтобы попытаться снять его с дерева, но, честно говоря, почти не верю в успех. Эта затея кажется провальной, стоит только представить мои дальнейшие манипуляции.

Никогда мне не везло с рыбной ловлей. В детстве отец иногда брал меня поудить – сам он был заядлым рыболовом. Отец настраивал снасти себе и мне, мы забрасывали лески в воду, и начиналась потеха. У него клевало, у меня нет. Мы менялись местами, удилишками, головными уборами – ничего не помогало. Он тянул одну за другой – я тоскливо глядел на неподвижный поплавок. В этом мог быть как знак ущербности, так и избранности. Отец поглядывал на меня сочувственно и с некоторой досадой. Я понимал его. Мне хотелось плакать от обиды, что я такой.

Как некстати приходят эти воспоминания! Там, на берегу тихой реки, я был обласкан солнцем и родительским вниманием, а здесь мороз уже сковал меня с ног до головы. Но на глазах – те же слезы.

Первый же заброс показывает, насколько я неопытен в этих делах. К тому же, когда я выбираю веревку, крючок цепляется за металлический край.

– Ну что там? – хрипит Женя, вцепившись в мои ноги.

Понятия не имею, как я буду вытягивать шурик на крышу, даже если мне и удастся его зацепить. Но я говорю:

– Все нормально.

Женя кряхтит, крепче сжимая меня под икрами.

Я снова забрасываю. Потом еще раз. И еще.

На шестой или седьмой раз мне удается что-то там зацепить.

– Клюнуло, – говорю я.

– Что? – отзывается Женя сверху.

– Клюнуло, говорю! – Я легонько натягиваю веревку.

– Погоди, не торопись! – Он вдруг ослабляет хватку, и меня охватывает ужас.

– Держи! – ору я.

Он снова сжимает пальцы.

– Держу, не бойся. Ты полегоньку выбирай. Не дергай, иначе сорвется.

– Ты смотри, чтобы я не сорвался! Это главное, что должно сейчас тебя волновать.

– Ладно, ладно. Давай, тяни.

Я аккуратно начинаю подтягивать. Вот ведь как: впервые в жизни у меня клюнуло, я ощущаю приятную тяжесть, как натягивается моя леса. Меня охватывает подобие азарта.

– Только не упусти, – бормочет Женя, с силой сжимая мои ноги.

Что там происходит внизу, я не вижу. Только чувствую – что-то происходит. До сих пор не поймавший ни одной рыбешки, я понимаю, что первая – самая важная.

Это похоже на наваждение, и оно заканчивается так же внезапно, как и появилось. До меня доносится слабый звук, очень похожий на тихий всплеск воды. Веревка ослабевает.

– Что? – глухо спрашивает Женя.

У него какой-то безжизненный голос.

– Держи меня. – Мне кажется, что он сейчас легко может меня отпустить.

– Сорвалось?

– Пожалуйста, вытяни меня, – прошу я.

– Сорвалось? – повторяет он вопрос.

– Вытяни! – не выдержав, ору я, упираясь ладонями в металл, и выпускаю веревку.

Она медленно, как змея, ползет по скату и исчезает…

Я не знаю, сколько времени мы уже тут сидим. Время остановилось. Нет ничего, кроме тьмы и нечеловеческого холода. Если еще недавно вокруг был целый мир, то теперь он исчез. Мы летим в абсолютной пустоте – куда, непонятно. И если нас никто не ждет – каков смысл полета?

Самое время подумать о Боге. Позвать его, например. Когда звать больше некого, зовут Его.

– Женя, – окликаю я напарника.

Он сидит метрах в трех от меня – неподвижно, скованный немотой. Кажется, он не слышит.

– Живой? – повышаю я голос.

– Чего тебе? – отзывается Женя.

Я хочу спросить у него, верит ли он в Бога. Знает ли он молитвы?

И тут меня подбрасывает. Мы знакомы лет восемь, а я ведь ничего о нем не знаю!

А что я знаю о себе? Верю ли я сам?

Я помнил «Отче наш» наизусть, но, кажется, никогда не произносил молитву как нужно. Выучил однажды, чтобы просто знать, но до сих пор у меня не было возможности обратиться непосредственно к Нему.

Я напрягаю память, вспоминая слова. Потом начинаю про себя:

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Женя начинает шевелиться, как Будда, выходящий из нирваны.

– Я прыгну, – вдруг говорит он.

– Что?

– Больше ничего не остается.

Я ошеломлен таким действием моей молитвы.

– Ты с ума сошел! – едва не ору я. – Ты не сделаешь этого!

– Сделаю, – спокойно отвечает он.

– Подожди, подожди, – я почти умоляю.

Больше не знаю, что сказать. Мне нужно что-то сказать, чтобы отговорить, но я не могу сосредоточиться.

– Нечего ждать. С каждой минутой мы замерзаем все больше.

– Нет!

Женя не отвечает. Я вижу, как он готовится съехать вниз. Вытягивается в полный рост ногами вниз, держась на вытянутых руках за край конька. Шумно дышит.

– Сейчас приедет хозяин! – кричу я, боясь, что он разожмет пальцы, как только я начну приближаться