– Ну что, – сказал он мне, застегивая ширинку. – Нет твоего Бука. Сказали, что он сегодня в раю.

– В раю? – Господи, я мог говорить! – А где мы сейчас?

– В геенне огненной, – ответил Карлсон, вытирая о штаны пальцы.

– Понятно. А что там делают все эти люди?

В первую очередь я, конечно же, имел в виду нашего великого классика.

– Пишут.

– Пишут что?

– Да что угодно, – пожал плечами Карлсон. – Вот ты, например, тоже ведь пишешь.

Да, но я писал всякую хуйню. А вот…

– А их кто-нибудь читает? – задал я следующий вопрос.

– Нет, – мотнул башкой Карлсон.

– Тогда нахуя они пишут?! – не выдержал я.

– Это же ад, парень! – Карлсон насмешливо смотрел на меня.

Я присел на унитаз, а он продолжил:

– Мне сказали, что Бук сегодня в раю. Можно, конечно, проверить, но я уверен на сто процентов, что его там тоже нет.

– Где же он может быть? – устало вымолвил я, просто чтобы не молчать.

– Откуда я знаю. – Карлсон развел руками. – Где угодно. Он любит филонить. Может быть…

Тут он подозрительно посмотрел на меня и докончил:

– Может быть, ты и есть Бук. А, кстати, зачем он тебе?

Мне не хотелось распространяться на эту тему.

Я пожал плечами.

– И все же? – не отставал он.

– Благословение хочу у него испросить, – наконец выдавил я.

– Испросить, значит. – Карлсон тяжело вздохнул. – Да, блядь, тяжелый случай…

Мы еще немного побыли в тишине.

– Ну что, в рай? – взглянул на меня поедатель плюшек.

– А это далеко?

– Да нет.

Карлсон встал, поднатужился и вдруг начал пухнуть. Став необъятным, он взял меня за руку и легко забросил на спину. Затем включил мотор, и я быстро-быстро завертелся, задыхаясь и ловя ртом воздух.

Рай был как ад, один в один, только стены были выкрашены не коричневой, а голубой краской, да за окном было ослепительно светло. Мы подлетели к знакомой двери (вот так вот – здесь он летал). Пока его не было, я ждал, прислонясь спиной к стенке.

Вдруг из-за угла вышел пацан лет четырнадцати. Он шел руки в карманах, чуть ли не посвистывал. Проходя мимо меня, он тормознул.

– Курить есть? – спросил пацан.

Я помотал головой. Тот нагло меня разглядывал. Потом, не найдя во мне ничего интересного, продолжил свой путь до туалета. Скрипнула дверь, и он скрылся из вида.

Кто это был? – гадал я. Рембо? Может, молодой Рабле?

Карлсон вылетел из класса, будто его выкинули за шкирку. Он снова был один.

– Нет? – сказал я.

Он помотал головой и щелкнул языком. У него были замашки продавца арбузов с овощного рынка…

Мы прощались с ним на набережной.

Стояла ночь. В свете фонарей мирно поблескивала вода.

– Ты сейчас куда? – спросил я.

Он махнул рукой в темень.

– Меня ждут, – сказал он.

Да, я это знал. Его действительно ждали.

Куда за ним спускалась Астрид Линдгрен? – думал я, идя по улице. Не обязательно в ад, но ведь откуда-то она должна была его вытащить.

На углу я заметил светящуюся вывеску ночного кафе. Мне нужно было выпить.

Как только я вошел внутрь, сразу увидел его.

Бук сидел у окна, пил пиво из высокого фужера и хрустел чипсами.

Вид у него был довольный.

Я взял пива и подвалил к нему.

– Привет, – сказал я, устраиваясь напротив.

Он мельком глянул на меня. Ты кто такой, хуйло из табакерки? – прочитал я в его глазах.

Мне было все равно, что он думал обо мне, потому что сегодня я видел ад и рай и они ничем меня не согрели.

Я начал говорить.

– Слушай, – сказал я, – Хэнк. Ты можешь думать обо мне все что угодно. Мне плевать. Я долго тебя искал, и вот что хочу тебе сказать. Ты филон – Хэнк. Самый настоящий филон. Когда там все остальные загибаются, ты преспокойно сидишь тут себе и глушишь пиво. Ты филон, но этим самым ты очень мне нравишься. Этим самым ты даешь мне надежду, понимаешь?

Понимал ли он? Во всяком случае, он смотрел на меня время от времени. Поглядывал как на идиота.

– А теперь, – продолжил я. – Дай мне благословение. Прошу тебя, маленькое короткое благословение.

Он смотрел, и в его испитом старческом лице я видел свое лицо.

Потом он взял в руки фужер и, не сводя с меня глаз, сделал большой глоток.

Затем открыл рот.

Из его рта посыпались буквы. Маленькие черные буковки сыпались из его рта.

Бук – буковки. Это было обычно, почти банально.

Затем его буквально вывернуло – он начал блевать. Буквы из его рта перепачкали весь стол и кое-где попали на меня. Стояла ужасная вонь.

Это было его благословением. Чем же еще это могло быть?

– Спасибо, – сказал я, вставая из-за стола.

К нам через зал с перекошенным от злобы лицом спешил бармен…

Наутро я наконец-то сел за комп.

Левый глаз болел и вообще плохо открывался.

Посреди писанины зазвонил мобильный. Я взял трубку. Это была жена.

– Привет, – сказала она. – Как твои дела? У нас все хорошо. Хочешь поговорить с детьми?

– Давай, – сказал я.

Трубку взял младший.

– Мне здесь нравится, – сказал он. – А Темке – нет.

– Хорошо, – сказал я.

– Мы, наверное, вернемся скоро, – сказала жена, снова беря трубку.

– Между раем и адом нет выбора, – вдруг сказал я.

– Что? – спросила она.

– Ничего, – ответил я.

Убей в себе рыбу

Хочется дойти до сути вещей, проникнуть в их глубину.

– Ты ж рыбак, так? – говорю я.

– И что дальше? – Женя не смотрит на меня, он занят.

– Какую самую большую рыбу ты поймал?

Мой напарник работает шуруповертом, ласковое прозвище «шурик», – металлический крепеж его стараниями с противным скрипом входит в дерево.

– Щуку – три восемьсот.

– На живца?

– На блесну.

– Нуууу, – тяну я окончание, делая вид, что разочарован.

– Что б ты понимал. – Женя тоже кривится, но презрительно.

Мы словно два актера на сцене, у каждого своя роль. Я играю, он подыгрывает. Зрителей нет, но нас это мало колышет. Мы поборники чистого искусства.

– Если бы на живца, – продолжаю я подкалывать.

– Много ты в этом понимаешь! – повторяет он.

– Ни черта. Научи меня рыбачить.

– Давай еще. – Не отвечая, он протягивает руку в перчатке, и я вкладываю в нее оцинкованный шуруп с шестигранной головкой.

Брезентовая ткань перчатки задубела, Женя не успевает зажать шуруп. Он скользит по скату и, пролетев с десяток метров, исчезает в снегу.

– Сорвалась рыбка, – говорю я.

– Мы так весь крепеж похерим, – беспокоится мой напарник. – Будем потом в снегу ковыряться.

– Так ты ж держи. – Я лезу