Отходы хрусталя Михаил с легкостью превращал в целый город с аквамариновым небом, и оставалось непонятным, как этакое великолепие, от которого захватывает дух, мирно покоилось в частных коллекциях, никому не ведомое, а автор этого волшебства работал в небольшой фирме скромным ремесленником.

От того, как же трагично сложилась судьба Полянова, стало больно. У него было все, чтобы подняться в гору, но не хватало цепких рук.

Я не могла связать после этих работ Полянова с какой-нибудь банальной мафией.

Он стоял выше.

Впрочем, еще одно я знала наверняка — такой гений вполне мог сотворить не только изумруд из бутылки. Его руки владели волшебством превращения пыли в золото.

* * *

Я прошла к стене, на которой располагались его живописные работы. К собственному удивлению, я обнаружила, что у него их много и Полянов-живописец не собирался уступать в таланте Полянову-ювелиру. В ранних работах господствовала акварельная живопись, в основном это были пейзажи, но довольно часто среди голубоватых рек и зелени трав возникало лицо тоненькой светловолосой девочки, в которой легко узнавалась юная Алина.

Глядя на его ранние работы, я поняла, что означает термин «голубой период» в жизни какого-либо художника, потому что от ранних поляновских картин веяло спокойной синевой весеннего неба.

Постепенно краски становились мрачнее, приобретая серый оттенок, переходящий в черные тона. Последние его работы контрастировали с ранними не только в колористике. На них появилась печать мрачности.

У одной из картин я остановилась. Она потрясла мое воображение. Мрачный пейзаж, ночь, поглощающая все краски дня и жизни, фонарь, внушающий не надежду, а, наоборот, возвышающийся как молчаливый свидетель и предвестник скорого несчастья, и рядом с ним одинокая фигура человека.

От картины исходили флюиды мрачного предчувствия, от нее веяло могильным холодом тяжелого знания, что, возможно, за твоими плечами уже стоит смерть и эта работа — твое последнее творение. Твой последний крик в пустоту в тщетной попытке обрести понимание.

Силуэт на картине был столь же судьбоносен, как моцартовский «черный человек» — заказчик «Реквиема». На какое-то мгновение мне показалось, что в этом силуэте явно проглядываются черты знакомого мне человека, но, как ни вглядывалась в его расплывчатые очертания, я не могла определить, кому они могли бы принадлежать.

Тем более что у меня возникло ощущение, что, испугавшись чего-то, Михаил специально размазал отчетливость портрета.

Я вздохнула. Надо было попробовать найти Генку. К тому же от этой картины мрачность моего настроения начала увеличиваться до непозволительных размеров. Решив вернуться к ней немного погодя, я пошла в зал ювелирных творений Полянова.

* * *

Конечно, Генка был там. Он в некотором остолбенении смотрел на хрустальный город, не сразу обратив на меня внимание. Он был слишком сосредоточен на сияющей чистоте линий сказочного города.

Когда я подошла, услышала, как он тихо, сам себе шепчет что-то вроде: «Мне никогда этого не достичь…» В устах Генки это было высшей похвалой. Я тронула его за плечо. Он обернулся ко мне, смотря сквозь меня, и тихо сказал:

— Таня, он же гений! Ты понимаешь? Это он, а не я, должен был выставляться в Париже, Женеве, Лондоне… Я не стою его мизинца…

— По-моему, ты не прав насчет себя, — попыталась я его успокоить, но он покачал головой:

— Я говорю то, что вижу… Они загубили Мастера, Танечка…

По его лицу я видела, что ему горько и больно не оттого, что кто-то превзошел его, Генку, а от того, что некая серая бездарь заставила гениального художника быть ремесленником в своих шкурных интересах.

— Ты можешь представить, что это такое — когда творец работает подмастерьем у ничтожества?

В его глазах сверкала обида. Я пожала плечами. Чем я могла его успокоить? Я тоже не ожидала такого. Но, увы, этот мир несправедлив. Бедному Полянову хотелось есть. Поэтому он и оказался в руках…

— Как ты думаешь, — поинтересовалась я у Генки, вспомнив про эти отнюдь не ласковые «руки», — мог ли Полянов оказаться в связи с мафией?

Генка вытаращился на меня в искреннем недоумении: как я могла подумать этакое.

— Никогда, — энергично замахал он головой. — Откуда ты это взяла?

Я вкратце рассказала ему мое ночное приключение. Он слушал меня внимательно, немного склонив голову, пытаясь понять, что же за всем этим стоит. Когда я кончила, он резко бросил:

— Это какой-то бред! Скорее я бы допустил, что Елена решила привлечь к себе внимание, а для этого она способна сама себя привязать к кровати, уж поверь мне… И вообще, Танечка, неужели тебе все это не кажется подозрительным?

— Кажется, — призналась я, — мне все-все кажется подозрительным, начиная с того момента, когда она мне позвонила. Якобы ей мой телефон дал Лапин, но откуда этот самый Лапин знает, что я занята смертью ее мужа? По легенде Чернецова, я занимаюсь появлением на рынке фальшивок…

— Ну, телефон она могла спросить… — задумался Генка, — хотя вообще непонятно, что у нее за связь с этим Лапиным…

— Обычная связь, — я пожала плечами, — половая называется.

По-моему, если моя задача на сегодня заключалась в том, чтобы потрясти Генку небывалыми известиями, я с этим вполне справилась. Оставалось надеяться, что он окажется в состоянии перенести огромное количество столь неординарных новостей. Он молча переваривал услышанное.

— Да уж… Ничего себе парочка…

— А ты что, знаешь Лапина? — спросила я.

— Разве я тебе не сказал? — спросил он удивленно. — Лапин же и есть тот человек, который в свое время пытался завербовать меня работать в «Клондайке».

* * *

Настал мой через удивиться. Оказывается, тогда мой друг просто забыл имя, недавно вспомнившееся ему. Сейчас я была готова его укусить.

Все встало более-менее на свои места. Правда, я еще не поняла, кто же меня посетил ночью… Ну а если, допустим, с мафией был связан не Полянов, а Лапин? Это было куда вероятнее.

Я даже не заметила, что произнесла эту понравившуюся мне мысль вслух, заставив отшатнуться идущую мимо меня очаровательную даму в изысканных одеждах. Она осуждающе посмотрела на меня, как бы говоря всем своим видом, что на выставке художника незачем говорить о таких грубых материях, как мафия. Генка мои слова тоже услышал и ответил:

— Возможно. Тогда какого, извини, черта они отправились искать камни к Полянову? И что искали у тебя?

— У меня-то, к сожалению, то, что искали, нашли, — сказала я, печально осознавая в очередной раз за сегодняшний день всю величину собственной глупости и недальновидности.

— И что это они у тебя этакое нашли?

Я не имела права открывать чернецовские тайны даже Генке. Хотя… Какая теперь разница? Эту проклятую кассету уже посмотрели зрители… Мысль, посетившая с внезапностью шквального ветра, заставила меня вздрогнуть. Тот, кто шарил в моей квартире, знал, что у меня есть кассета… Из этого следовало, что мой непрошеный гость знал и то, что я снимаю историю любви Алины Чернецовой. Об этом знали только двое. Сама героиня моего бессмертного фильма и Чернецов. Ох Господи, ну и пакость сложилась!