— У меня нет друзей, — буркнул он.

— Вы недавно переехали?

— Там, где мы раньше жили, друзей у меня тоже не было.

— Почему?

— Просто не было. Мне одному интересней. У меня есть приятели, с которыми я играю в футбол или иду купаться. Но это не друзья.

— Понимаю. А кому попало рассказывать о маяке ты не хочешь.

— Нечего рассказывать. Про привидение вы наврали?

— Нет. А ты много успел навыдумывать?

Он отрицательно покачал головой. Впереди показался магазин, и я предложила:

— Хочешь, я тебе мороженое куплю? — и тут же пожалела об этом.

Лицо мальчишки приобрело обиженное выражение.

— Я вам что, маленький? Мороженого у меня в гостинице сколько хочешь. Мать им торгует, если вы не в курсе.

— Извини, я не хотела тебя обидеть.

Он молча развернулся и пошел в противоположную сторону, а я, досадливо вздохнув, направилась к магазину.

Народу там оказалось немного. Крикливая тетка за прилавком что-то выговаривала грузчику, очередь из трех старушек терпеливо ждала. Я поздоровалась, мне недружно ответили, но смотрели с интересом. Тем более что продавщица скрылась в подсобке и кричала теперь оттуда.

— Видать, Вовка опять загулял, — подмигнув соседке, заметила бабка, стоящая первой. — Зинаида третий день лютует.

— Она и так немногим лучше собаки, — махнула рукой худенькая старушка в шляпе с цветами.

— Я бы на месте Вовки и вовсе сбежала, — сказала третья, но тут из подсобки появилась продавщица, и все три примолкли.

— Что тебе, Петровна? — обратилась Зинаида к первой в очереди.

— Маслица полкило свешай да колбаски килограммчик…

Встав в очередь, я спросила у соседки:

— Простите, в город ведь автобус ходит?

— Конечно, — охотно ответила она. — На площади остановка, дальше по улице, мимо не пройдешь.

— Остановка только одна?

— Одна, милая, одна. Если из города едешь и водителя попросишь, он на въезде притормозит, а отсюда только с остановки, а дальше уж по настроению. Когда заберет, если рукой махнешь, а когда и мимо проедет.

— Часто автобус ходит?

— Каждые сорок минут. Это летом, а с осени по май — раз в два часа. Да и ездить-то зимой особо некому. Бывает, пустой идет автобус-то.

— А остановка всегда была только на площади?

— Почему же? Раньше у конюшни была. Самой-то конюшни лет двадцать нет. Это мы по привычке так называем. А остановка была, автобус там разворачивался и назад шел. А теперь там болотина, не развернешься. Да и дороги, считай, нет. И раньше беда: дорога проселочная, осенью дожди зарядят, так автобус до остановки не доезжал. Посигналит, мол, давайте сюда. Ну и убрали остановку, уже года три как. Тем, кто наверху живет, теперь неудобно, большой крюк надо делать, чтобы к остановке попасть. А раньше спустился вдоль леса — и все. Пять минут.

— А где раньше конюшня была?

— Так по дороге, прямо. Липа столетняя слева, а на противоположной стороне — фундамент, все, что от конюшни осталось. Только сейчас его не увидишь, крапивой зарос.

Тут подошла ее очередь, и содержательную беседу пришлось прекратить.

Старушки друг за другом покинули магазин, я осталась в одиночестве. Купила бутылку воды и вышла на улицу. Худенькая старушка и та, с которой я разговаривала, стояли неподалеку, неспешно беседуя.

Заметив меня, бабуля ткнула пальцем в конец улицы и громко сказала:

— Вон там конюшня была.

— Спасибо, — сказала я и отправилась в указанном направлении. Хотя могла бы этого не делать, и так ясно: конюшня в паре сотен метров от кустов, где я столкнулась с Вениамином.

Оттуда идет дорога вверх, к дому Зиновьева. Три года назад здесь еще была остановка, и мать Виктории после ссоры с отцом к ней и направилась. Единственный транспорт, которым она могла воспользоваться, — это автобус. Правда, ей ничто не мешало вызвать такси. Но, возможно, у нее не было денег, или все еще проще: она не хотела оставаться в доме отца ни одной лишней минуты…

В этот момент, прерывая мои размышления, зазвонил мобильный. Вадим.

— Я уже беспокоюсь, — сказал он ворчливо.

— Минут через десять буду в гостинице, — заверила я.

Вадим ждал меня в номере. Лежал на диване, закинув руки за голову, и разглядывал потолок. Услышав, что я вошла, поднялся и шагнул навстречу.

— Хотел отправляться на поиски. Что поведала покойница?

— Пока ничего. Зато я встретила Вениамина.

Устроившись в кресле, я подробно рассказала о своем разговоре с мальчишкой, а также о том, что услышала от старушки.

— То, что парень вертится возле маяка, вполне понятно. Мальчишек хлебом не корми… Ты что, думаешь, он там действительно кого-то видел? — нахмурился Волошин.

— Он этого не говорил, а вот то, что там иногда кто-то появляется… Уверена, огни Венька видел. И… почувствовал что-то.

— Что-то? Еще один экстрасенс на мою голову!

— Страх — защитная реакция организма, — заметила я. — Так он реагирует на опасность. Иногда даже раньше, чем человек поймет, что опасность возникла. Это вроде красного сигнала светофора: не лезь.

— То есть ты тоже считаешь, что маяк таит опасность, как сказали бы в романах?

— Вряд ли кто там прячется. По крайней мере, в тот момент, когда мы были возле маяка, я не почувствовала присутствия кого-либо.

— Ни мертвых, ни живых?

— Вот именно.

— Вопрос: какое все это имеет отношение к нашему делу?

— Если верить мальчишке, прямое. Зиновьев заинтересовался маяком…

— И вскоре скончался.

— Понимаю, что звучит это по-дурацки, но…

— Почему же по-дурацки? — все еще хмурясь, пожал плечами Вадим. — Зиновьев задавал вопросы старику-историку и болтался возле маяка. Можно предположить, что это связано с исчезновением его дочери. Допустим, он напал на след, а убийца дочери принял меры… Проблема в том, что Зиновьев у нас скончался вроде бы без посторонней помощи.

— Вика считает иначе.

— И готова раскошелиться, чтобы доказать свою правоту. Значит, нам следует напрячься и найти причину, по которой ее дед отдал богу душу.

— Я думаю, что возле дороги видела мать Вики, — помолчав, сказала я. — Раньше в поселке была еще одна автобусная остановка.

— Рядом с этими кустами? — предположил Вадим.

— Нет. Чуть ниже, возле старой конюшни. Поссорившись с отцом, женщина отправилась к остановке короткой дорогой. Но, скорее всего, до нее не дошла.