Сидр очень быстро ударил в голову, я развеселилась, орала, рассказывала свои истории и собиралась пойти в лагерь, чтобы растолкать Станисласа, потому что душа требовала музыки.

— Спокойно, Басти. — Патрик обнял меня за плечи. — Не будем злить того, от кого в данный момент зависит наше благополучие.

— У меня от этого дядя умер, — вторил ему Виклунд, запрокидывая бурдюк.

Надо ли уточнять, что проснулась я, когда лорд наш Солнце было уже почти в зените, с тяжелой с похмелья головой и пересохшей гортанью.

Затуманенный взгляд скользнул в сторону, встретился с бледно-зелеными глазами Патрика. Я лежала на берегу в объятиях ленстерца, положив голову ему на плечо. При свете дня Патрик Уолес действительно оказался рыжим.

— Святые бубенчики! — Я вскочила на ноги, выпутавшись из складок клетчатого плаща.

Владельца плаща на берегу не наблюдалось, зато справа из кустов доносилось мелодичное журчание.

Рубаха моя была распахнута, открывая фальшиво плоскую натурально безволосую грудь и даже несколько звеньев волшебного пояса. Это надо же было так набраться! Какая неосторожность! Какое опасное легкомыслие! Да еще и заснуть в обнимку с мужчиной! А если бы пояс ночью расстегнулся? Если бы Патрик Уолес понял, что в его объятиях вовсе не граф, а вполне аппетитные девичьи округлости? На скопца ленстерец нисколько не похож. Три к одному — было бы труляля, и я под хмельком даже не особо бы возражала. И тогда граф Шерези попросту бы исчез, волшебство пояса утратило бы силу.

Внутренности скрутило болезненным спазмом.

Я побежала налево, опасность быть раскрытой меня сейчас бы не остановила, природа требовала своего. Спокойно, Бастиана. Пояс на тебе, значит, страшного не произошло. Ну спала в обнимку с мужиком, подумаешь, великое дело. Ведь это даже не в первый раз. Ты же прекрасно делила плащ со Станисласом до этого. И ничего — справилась.

Кстати о Станисласе. Мы должны были отправляться на рассвете, до полудня достичь Ардера, найти постоялый двор, обустроиться, привести себя в порядок. Он уехал без меня? А как же вещи и мой Клиш?

Я спустилась к воде, поплескала в лицо, пригладила мокрыми руками растрепанную шевелюру.

Надо нагнать отряд доремарцев. Хотя при форе около шести часов они уже достигли столицы, значит, искать их придется уже там. Надеюсь, мне не уморят лошадь, и надеюсь, что мои бумаги в сохранности. В любом случае волнение сейчас ничего не изменит. Может, мне удастся найти местечко в какой-нибудь карете, что проезжают по тракту в столицу, или даже в телеге, или… Я была согласна почти на что угодно.

Станислас Шарль Доре ждал меня на берегу в компании с моими новыми знакомыми, когда я вернулась из своего утреннего похода.

— Недоброе утро, граф, — поприветствовал он меня, взяв на мандолине грустную ноту. — Дядюшка нас покинул ночью…

— Какое несчастье, — сложила я перед грудью набожный жест. — Сладких ему снов в обители Спящего.

Взгляд Патрика меня нервировал, Оливер, переминающийся с ноги на ногу возле своего приятеля, при свете дня производил еще более устрашающее впечатление. Он оказался альбиносом, в его коже и волосах, заплетенных во множество тоненьких косиц, не было ни капельки краски, даже глаза его, как будто полностью лишенные ресниц, были бесцветны.

— Вы не поняли, — привлек мое внимание менестрель. — Дядюшка не умер, просто уехал, забрав с собой лошадей и все деньги, выданные моим благородным родителем.

— Какое несчастье, — уже без скорби сказала я. — И моего скакуна?

— Он сказал, что благородное животное заслуживает встречать старость дома, и обещал доставить его в Шерези.

— И какова же причина столь странных действий вашего родственника?

Менестрель пробежался пальцами по струнам.

— Молодые люди должны всего добиться сами. К примеру, он сам в нашем возрасте, — Станислас подкрутил колки, стремясь к чистоте звучания, — добился всего са-а-а-а-ам…

Мандолина издавала ритмичную мелодию, на которую слова ложились будто сами собой, даже не требуя рифмы.

— У меня от этого дядя умер, — некстати пропел Оливер Виклунд густым басом.

— Он оставил мои вещи? — Я тоже слегка протянула гласные, будто напевая.

— Да, конечно-о… Поспешим, граф, пока наши пожитки не стали добычей воришек. Я с трудом вас разыска-а-ал…

— Может, перейдем на «ты»?

— С удовольствием.

— Придется и дальше идти пешком, — зевнул Патрик Уолес, наследник Ленстера. — Нас четверо, пока еще мы вместе…

Стены Ардера показались из-за холмов на закате. Я устала просто до мушек в глазах, у меня болели ноги и почему-то спина, ремни заплечного мешка натирали даже через одежду, лорд наш Солнце весь день палил или палило (как кому нравится) с малихабарской жестокостью, поэтому мои щеки и переносица саднили от горячих поцелуев светила. Хуже, чем мне, было только Станисласу. Он тоже был непривычен к пешим походам, да еще не мог ни на минуту расстаться со своим инструментом, описывая мелодичным речитативом все, что попадалось нам на пути.

— Басти, — в какой-то момент пропел он шепотом, — теперь, когда мы на «ты», я могу признаться.

— В чем? — Мне уже не пелось, хотелось лечь в придорожную канаву и умереть, может, тогда кто-нибудь из проезжающих сжалится и уступит мне место в телеге.

— Ты напоминаешь мне одного человека, воспоминания о котором заставляют трепетать мое сердце.

— Кого еще?

— Я говорил тебе о красавице, спасшей меня от участи, что хуже смерти? О Мари Сюзетт? Так вот, ты на нее похож. Только у той девушки было очень много волос, думаю, что, если бы она их распустила, они укрыли бы ее как плащ. — Он взял новый аккорд, пропел: — И я б укрыл ее плащом… ом… ом…

— Не знаю ни одной рифмы к слову «плащом», — сменила я тему. — Давай помолчим, надо беречь дыхание.

Станислас отвлекся на поиски созвучий и больше меня сравнениями не донимал.

Под стенами Ардера мы оказались ровно к часу закрытия городских врат. Не успевшие войти внутрь гости столицы толпились на пятачке у моста, наблюдая величественное зрелище.

— Закавыка, — ругнулся Патрик. — Придется ночевать снаружи.

— У меня, — юбка лорда Виклунда взметнулась вокруг мощных бедер, когда он побежал к вратам, — от этого… дядя… помер.

Великан двигался с нечеловеческой скоростью, и ворота устояли только потому, что еще не были полностью закрыты. Он затормозил под надвратной башней, поднял руки и, кряхтя, задержал опускающееся полотно.

Под крики и улюлюканье толпы мы припустили следом. На обнаженных руках Оливера бугрились переплетенные жилами мускулы, лицо искривила напряженная гримаса.

— Гляди, как королевские миньоны побежали, — хохотала какая-то баба. — Спешат, стало быть, к своей прекрасной даме, только подметки сверкают.