Меня теперь тоже будут разыскивать, и самое правильное в моем положении - дергать отсюда побыстрее. Но куда? В родимый город не покажешься - там у меня два трупа. Здесь оставаться тоже рискованно. Наверняка мою физиономию вспомнит наглая девка из колбасного отдела. А кроме того, хотелось получить должок за Студента, кореянку и сегодняшнюю Катерину. Его, правда, могли не отдать, а совсем наоборот. И скорее всего, этим дело и кончится. Месть, конечно, сладостна, но, пока не поздно, надо дергать - уж больно быстро они клепают трупы, как на поточном конвейере.

Тормознув тачку, я постарался поскорее убраться от злополучного дома, велев водителю прямиком рулить к железнодорожному вокзалу. Хвоста, кажется, не было. Минуя гостиницу, я подошел к кассам, надеясь на законном основании покинуть город, посещать который мне не следовало. Как я узнал еще по прибытии, мой поезд отходил вечером, так что предстояло как-то убить четыре часа, не особенно рисуясь. Протягивая деньги кассирше, я уже прикидывал, сколько вонючих вокзальных котлет мне придется съесть в ожидании поезда. Деньги она взяла и протянула мне билет, но взять его я не успел - из-за моей спины вынырнула мощная лапища и, как ковшом экскаватора, подцепив мою индульгенцию, бесцеремонно ее уволокла. Над ухом лопнул жвачный пузырь, и я понял: за спиной Кутя. Слева - теперь я увидел - стоял, ласково на меня глядя, второй мальчиш-плохиш, а справа, слюнявя деньги, шебуршились старичок с бабулькой.

- Куда вы дели билет?! - заорал я в кассовую дырку.

Кассирша, отдернув шторку, испуганно посмотрела на меня:

- Гражданин, я же вам...

Но "гражданин" дослушивать не стал, потому что ему под лопатку уткнулось острое жало ножа и задумчиво-дегенеративный голос Кути посоветовал:

- Не дергайся, сука!

А второй плохиш уже тащил меня под локоть, объясняя старикам и кассиру:

- Да свой это. Сестры муж. Сбежать хотел, с дитем бросил ее, скотина.

За стеклянными вокзальными дверьми уже виднелась знакомая "Волга", на которой меня, вероятно, повезут, чтобы спокойно и без спешки отправить к праотцам. Интересно, как меня хотят транспортировать: как сейчас, под руки с обеих сторон, или один сядет за руль? Удивительно, но салон "Волги" был пуст. Значит, за руль предстояло сесть одному из двух моих конвоиров, что существенно упрощало ситуацию.

До машины оставалось метров десять, когда невесть откуда взявшаяся человеческая фигура дряхлой вороной метнулась нам под ноги, опрокидывая "конвой с арестантом".

- К камерам хранения... - прохрипел Эйнштейн, выворачиваясь из объятий плохишей.

На бегу я заметил поспешающих к нему бомжей. "Надо надеяться, Кутю с его напарником отделают знатно", - думал я, направляясь к камерам.

Перед уходящими глубоко вниз ступенями стояла, с нетерпением поджидая меня, вагонная начальница, хозяйка передвижной "малины".

- За мной, шустро! - Теннисным мячиком она зацокала вниз - мимо камер хранения с сонным сержантом, через сортиры, подсобки с тряпками, ведрами и швабрами - все дальше и дальше, куда-то в глубь земли.

Наконец мы остановились в тупике - в конце сырого коридорчика, освещенного тусклой желтой лампочкой. Справа и слева змеились и посвистывали в разных тональностях десятка два различных по диаметру труб.

Было тепло и влажно, как, наверное, бывает в джунглях. Я перевел дух. Осмотрелся. Куда бы поместить задницу? Очевидно догадавшись о моих намерениях, моя проводница отрицательно покачала головой и негромко сказала:

- Подожди!

- Чего?

- Сейчас придем.

- Куда еще?

- В...

- Так мы...

- Нет.

- А где?

- В...

Она торкнулась в маленькую дверцу в правом углу, под трубами. Видимо, на условный стук дверца открылась, еще крепче обдав меня прелой гнилью.

- Давай! - распорядилась проводница.

- Может, не надо? - спросил я неуверенно.

- Как хочешь. Иди назад! - Отодвинув меня плечом, она проскользнула в дверцу. Мне оставалось лишь последовать за ней.

Две мутные лампочки едва освещали верхнюю часть пятидесятиметрового туннеля. Трубы, тянувшиеся вдоль стен, казалось, размножились и разжирели коридор наполнялся их низким, сиплым гудением. Густая и влажная вонь поганых грибов, казалось, вот-вот сшибет с ног.

- Иди-иди, - подтолкнула меня Нина Ивановна. - Дальше там люк есть, дышать можно.

Ступая по влажной пыли туннеля, я добрался до середины и отдышался. Действительно, сверху сочился воздух и пробивался неяркий дневной свет. Некоторые из труб сытыми удавами уползали туда.

- Садись сюда, - потянула меня за руку баба.

У противоположной от люка стены, за трубными кишками, стоял топчан, нет, два, три, а может, и больше. И на них сидели и лежали люди. Согнувшись, я пролез к проводнице и, обессилевший, плюхнулся рядом, на очищенное для меня место.

- Язык здесь не распускай! - негромко предупредила Нина Ивановна.

Я закивал. Моя спутница зашарила вдруг в своих объемных запазухах. Шурша бумагой и полиэтиленом, извлекла наконец прозрачный пакет, судя по запаху, с жареным минтаем. Расположив его между нами, завозилась опять, на этот раз выуживая полную "Чебурашку". Содрав зубом пробку, Нина Ивановна надолго присосалась к пузырю, радостно и жадно хлюпая горлом. Потом строго и подозрительно осмотрела на свет остатки и протянула бутылку мне, в целях дезинфекции протерев перед этим горлышко грязной рукой.

Отказываться я не стал. Но только поднес бутылку к губам, сдавленный чей-то голос прохрипел:

- Оставь, мужик.

- Бог оставит. Пей, Ежиков.

Собственно, пить-то мне не следовало совсем. Я давно уже не верю в бескорыстную дружбу бомжа и знаю, чем такая выпивка обычно заканчивается. Но выверты сегодняшнего дня порядком меня измочалили, к тому же Нина Ивановна ухрюкала добрых две трети. Не враг же она себе!

- А где Самсон Данилович? - откидывая пустую бутылку, поинтересовался я. - Как он там?

- Надо бы посмотреть, - согласилась Нина Ивановна. - Посидишь тут?

- Конечно! - Я незаметно вложил ей в руку деньги.

Она сначала дернулась, но поняла, взяла тайком.

- Литр "Столичной" с закуской, - прошептал я. И еще тише добавил: - И билет на московский поезд.

- Я быстро! - исчезая в зыбком полумраке, пообещала проводница.

Я привалился спиной к кирпичной кладке. Задумался. Сейчас я хотел только одного - оказаться дома с Ленкой и с рыжим своим псом, с которым я уже никогда на этом свете не встречусь, оказаться в холостяцкой своей квартире, вытянуться на диване и спать, спать, спать...

Я засыпал, а этого делать не следовало, ни в коем случае. Неужели эта толстая стерва мне что-то подсыпала? Или все от суматохи последних дней? Когда же конец?