Освежающий ветерок ласкал щеки Маркуса и теребил плюмаж на его кивере. Молодой человек наслаждался прогулкой, хотя каждый ухаб отдавался болью в перевязанном бедре. По настоянию доктора Тама повязки наложили очень плотно, чтобы Маркус был вынужден прихрамывать и не забывал о необходимости притворяться.

Маркус радостно впитывал запахи и звуки города. Только теперь он понял, как соскучился по Лондону и его пестрым краскам. Тут и там встречались знакомые с детства картины. Вот мужчина в плохоньком коричневом сюртуке не по росту толкает ручную тележку с мелким товаром. На углу пожилая женщина в выцветшей желтой шляпе с потрепанной бахромой продает цветы из висящей на руке корзинки. А хозяйка гостиницы, которая быстро, со звуком «в-у-у-сс, в-у-у-сс» подметала вход, остановилась поболтать с прохожим. И над всем этим в воздухе, перебивая запахи конского навоза и мусора, разливается аромат жареной баранины.

– Как тебе кажется, Лондон сильно переменился? – спросил Данн-старший, наблюдая за сыном.

Маркус осознал, что улыбается. Пытаясь скрыть свою радость, он коротко бросил:

– Город как город.

Отец расправил плечи.

– Я всегда считал Лондон особенным городом. Впрочем, в отличие от тебя, я никогда не бывал за границей. И, надеюсь, мне никогда не придется… бежать отсюда.

Не желая обсуждать свой внезапный отъезд семилетней давности, Маркус поспешил сменить тему разговора:

– Я должен поскорее познакомиться с членами Совета. Мне кажется, что званый обед в клубе поможет успеху моего предприятия.

Целую минуту Урия Данн изучающе смотрел на сына, а потом отвернулся и помахал дородной женщине, окруженной множеством чумазых ребятишек, которые цеплялись за ее пышные черные юбки. Одна из девочек, заметив, что Маркус тоже на нее смотрит, показала ему язык.

– Сегодня я прощупаю почву. Званый обед – хорошая идея, – согласился Данн-старший. – Хотя, должен признаться, меня кое-что волнует.

– Что именно?

– Один из членов Совета, тот, кого я считал верным другом, связался с Наполеоном… И мне необходимо хорошенько над этим поразмыслить. – Его лицо исказилось от боли. – Я ничего не понимаю. Прекрасные, честные люди, правильные люди…

– Даже правильные люди совершают ошибки.

– Это верно.

Понял ли отец, что Маркус подразумевал его самого? Сомнительно. Ведь Урия Данн всегда видел мир в своем, особенном ракурсе.

– Не знаю, смогу ли я говорить с ним как ни в чем не бывало, – продолжил Данн-старший срывающимся от волнения голосом. – Я не умею улыбаться лицемерам в лицо, хотя мне бы не хотелось подводить тебя.

– Должен признать, актер из вас действительно неважный.

– Да, я не актер! – отрезал Урия Данн, словно его оскорбили. – И я горжусь тем, что всегда откровенен с людьми.

– Актерство может считаться не очень почтенным занятием, но порой оно приносит существенную пользу.

– В расследованиях, я понимаю, – старик Данн нахмурился. – И все же, Маркус, меня изумляет, что ты способен лгать и предавать так легко.

Маркуса охватил приступ негодования. Чтобы позлить отца, он прищелкнул языком, и на повороте лошади побежали еще быстрее.

– В отличие от вас, мои начальники никогда не пытались превратить меня в того, кем я не был. Напротив, они ценили меня таким, каков я есть.

Судорожно вцепившись в боковину сиденья, Данн-старший парировал:

– Я всегда отдавал тебе должное, Маркус. Однако я никогда не понимал, почему ты ведешь себя, словно чертов Макиавелли.

Где-то в глубине души у Маркуса шевельнулось застарелое щемящее чувство, похожее на стыд. Он ненавидел и это ощущение, и себя самого. Он никогда не мог угодить отцу и никогда не соответствовал его требованиям. Стараясь обуздать злость, Маркус счел должным возразить:

– В отличие от вас, лорд Уэллингтон неизменно превозносит мои способности. И хотя в иные времена мои действия могли бы счесть недостаточно честными, однако…

– Война – грязное дело, и никто не способен пройти ее, не запачкавшись.

– Неправда! На войне люди действуют доблестно, с честью…

– Война всегда была неизбежным злом. Злом она и останется.

– Можно подумать, сами вы безупречны! – закричал Маркус, охваченный раздражением и горечью, которые преследовали его все эти годы после предательства отца. – Солдаты идут в бой, защищая родную страну и близких! А вы были настолько озабочены спасением посторонних, что не сумели сберечь собственную семью!

Руки Урия Данна, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь…

– Мама пыталась скрыть это, однако ее горе видели все, кроме вас! – в раздражении Маркус кричал все громче. – Вы были поглощены делами и почти перестали быть ее мужем!

– Патриция прекрасно знала, за какого человека она выходит замуж…

– Но больше всего, – перебил Маркус, даже не пытаясь выслушать неубедительные объяснения отца, – ее огорчало то, как вы обращались со мной! – Ребенок, который внезапно в нем проснулся, был отчаянно рад возможности швырнуть отцу эти обвинения в лицо. – Даже с посторонними вы поступали куда лучше, чем с собственной плотью и кровью…

– Я всегда обращался с тобой и с воспитанниками Андерсен-холла одинаково. Просто на их долю выпало слишком много испытаний, а ты имел все привилегии…

– Кроме заботливого отца! – Маркус буквально дрожал от гнева. Чистейшего, непритворного, праведного гнева. Отец хотел, чтобы его сын был честен? Что ж, он выскажет ему все, все до последнего слова! – Я благодарен небесам лишь за одно – последние несколько лет моя мать не могла видеть, как вы со мной обращались.

– Я должен был быть с тобой строг. Только так можно было искоренить твою необузданность. Я…

– Никогда не забуду ваших слов, произнесенных в тот день, когда вы меня предали. – Маркус потряс головой и вцепился в вожжи. – «Если бы ты смог стать мне таким же достойным сыном, как Николас».

Урия Данн вздрогнул, словно его ударили.

– Да, кстати, как поживает ваш любимчик, Ник Редфорд? – издевательски осведомился Маркус. – Он все такой же подлиза?

– Возможно, твоя озлобленность по отношению ко мне и оправданна, – резко ответил Данн-старший. На его щеках выступили красные пятна гнева. – Но Ник не причинил тебе ни малейшего зла.

От того, что его отец с готовностью кинулся защищать Редфорда, Маркусу стало еще больнее.

– Ты бы очень удивился, узнав, сколько у вас общего, – продолжал Данн-старший. – Недавно Ник открыл собственное бюро расследований, и, возможно, вам с ним следовало бы объединиться…

– Я скорее побратаюсь с Наполеоном! – сердито огрызнулся Маркус.

Он хотел пустить лошадей еще быстрее, но на дороге оказалось слишком много пешеходов. Маркус собирался уже было прикрикнуть на них, требуя посторониться и уступить дорогу кабриолету, как вдруг осознал, что утратил контроль над собой, даже не заметив, как это произошло. А ведь он никогда не терял головы!