Прислушиваясь к осенней тишине, я развел костер и приготовил ужин. После ужина, обходя гору, наткнулся на большую ямку. Не знаю, кто и зачем ее здесь выкопал, возможно, кладоискатель постарался. В стародавние времена такие горы не оставляли без внимания. Здесь могло быть капище. Тем более что за лесом еще раньше я обнаружил около сорока курганов. Отмечены они были и в археологическом справочнике.

Сюда мог подниматься жрец для радений.

А сейчас в вечерних сумерках бродил инспектор.

…Да еще на дне ямы кто-то сидел. Некое серое существо.

Я присел на корточки и разглядел пленника. Это был ежик.

Я обломал два сучка на сосне и осторожно подцепил ими пленника, тот фыркал и пытался подпрыгнуть, чтобы впечатать колючую оплеуху мне. Я опустил его на землю. Сварливо фыркая, еж побежал прочь.

На горе еще было довольно светло по сравнению с низинами и лесом, в лесу вообще властвовала уже ночь. Какая-то странная томительная духота наплывала с востока.

Вместо палатки я растянул только целлофановый тент. Комаров уже не было. Тент я растянул между железных опор геодезической пирамиды, стоявшей на макушке горы как странная пустотелая часовенка, один лишь костяк часовенки.

Залез в спальник.

Лежал, слушая наступающую ночь.

Было очень тихо.

Потом я увидел звезды у ног, тишина давила со всех сторон. Но и вверху сверкают цепи созвездий, обрывки цепей. Может быть, это столб мира, полый, как у дудника или бамбука, подумал я. Или это дудка в пальцах ночи. И она молчит. Еще никто не притронулся к ней губами, не пошевелил пальцами, зажимая дырочки звезд. В какую сторону двинется музыка? Тонкий свет струится. Может быть, это и музыка. Не всякий способен внимать ей. Но мысли вытягиваются тонкими нитями. И по ним восходит воображение.

В небе стада созвездий. Как их увидеть, не одни бока да шеи. Как ухватиться за нити света. Стать пауком созвездий. И увидеть оба мира.

Силой воли не выбраться из колодца. Тут нужна сладчайшая жертва.

А у пленника? Ни огня, ни жира, ни птицы, ни молока, ни крови.

Нет ничего, что радует небо.

…Утром я сразу вспомнил то ли песенку, то ли чью-то историю, нечаянным свидетелем которой стал на горе. Надо ее записать, может, пригодится для отчета, подумал я.

Солнце уже взошло, и мне чудилось, что я нахожусь в каком-то странном стеклянном сооружении. Мой тент пронизывали лучи.

На перекладины геодезического знака я положил несколько жердей и влез на них.

Под горой стояли березняки из тонкого золота. Они тянулись до горизонтов.

Прогуливаясь по хвойной земле, я снова оказался у ямы. Что-то заставило меня заглянуть туда… Поразительно, но вчерашний знакомец сидел там.

Услышав мое приближение, он замер, притворился камнем.

Я помолчал, разглядывая его, и спросил:

– Может, это твоя пещера?

Ежик лишь молча топорщил колючки.

– И ты не желаешь ее покидать, чтобы не видеть все, как есть, а довольствоваться лишь тенями. Может, ты не хочешь видеть солнце?

Мне почему-то нравилось говорить это ежику, который, конечно, ничего не понимал. А ведь мог бы он что-нибудь и ответить, как барсучок на Днепре. Даже пускай бы и буквально то же самое. Теперь-то я был подкован.

– Ладно, скажи мне, как и зачем ты здесь снова оказался?

Ежик не отвечал.

– Хорошо, пусть так и останется тайной. Только вот я не знаю, как мне поступить дальше. Вызволять тебя или это будет медвежья услуга? Но, судя по всему, вряд ли ты сможешь выбраться самостоятельно. Стенки слишком круты. Не исключено, что ты здесь оказался по глупости. Как тот звездочет, что замечал только миры вверху, а не ямы под ногами. Кстати, не ты ли мне и приснился ночью? Узник какого-то колодца. Звезды висели над тобой, но и под твоими ногами они сияли… Впрочем, ничего особенного, если это действительно был колодец с остатками воды. Странный сон. По-моему, и волк подходил к краю колодца. И он был рыжий. Ага, ты вздрогнул! В том-то и дело, вместо инспектора сюда может явиться зверь или прилетит коршун. Тогда ты запоешь по-другому.

Я снова подобрал два сучка и нагнулся к пленнику. Почувствовав прикосновение, он страшно дрогнул, фыркнул и даже подпрыгнул, стремясь, видимо, вонзить свои иглы мне в нос и в губы. Может, ему хотелось пришпилить и мой язык, чтобы я не болтал лишнего. Я мог бы оставить его, но устыдился этого желания иметь рядом собеседника и все-таки извлек ежика на свет, отнес подальше и отпустил.

Отойдя на некоторое расстояние, я понаблюдал за серым шаром среди прошлогодних сосновых игл, камешков и травинок. Наверное, надеялся получить от него какой-нибудь знак благодарности. Но ежик, осмелев, развернул свою кольчугу, повел носом и с осторожностью ступил лапкой, другой и вдруг быстро и деловито побежал и скрылся в осенних пестрых травах, перевитых паутиной.

День сонно свершался вокруг горы. Березняки струили тонкий свет. В воздухе проплывали паутинки, словно обрывки чьих-то желаний, снов. Да, эти паутинки больше всего и напоминали сны.

Вся дымчатая солнечная золотая местность напоминала сон. В небе гудел самолет, кажется пассажирский, и его обитатели, скорее всего, спали.

В обед и я прикорнул. И гора подарила мне еще один сон.

Мне приснились всадники в кольчугах, плащах, с луками и мечами. Они выехали прямо к горе. Один из них спешился и принялся изучать следы. Двое поднялись наверх. А еще один направился к лесу и неожиданно вернулся с белобрысой босоногой девочкой в оборванном платье. Всадники приступили к ней с вопросами. Девочка хныкала и терла кулачками глаза. Наконец она указала, куда ушел тот, кого эти люди искали, – к Днепру. Всадники тут же повернули коней туда. А человек горы где-то здесь таился.

Очнувшись, я понял, что увидел древний сон горы.

Воины, наверное, искали жреца горы, исполняя веление смоленского князя, уже крестившегося в Днепре и теперь искоренявшего старую веру повсюду в своих землях. А волхв прятался, уходил тайными тропами. Местные жители ему, разумеется, помогали.

Языческая красота проступает в местности.

Волхв с горы, хоронясь от дружинников, находит убежище до сих пор в укромных уголках сознания. Прапамять – не пустое понятие. Просто в засушливых условиях города она никнет, скукоживается. И любое путешествие – это движение не только в пространстве и не только в будущее, но и в прошлое. А если это одинокое странствие по пустынным местам, то рано или поздно иерихонская роза очнется, начнет тянуть влагу и процветет.