«Мой ГРЕБАНЫЙ живот болит!»

Ее слюна приземлилась мне на подбородок в нескольких миллиметрах от губ. Клянусь, мои веки нервно дернулись, как это бывает в фильмах про разъяренных одиночек за секунду до того, как они срываются и убивают всех. Вау! Испытанные мной эмоции переводят меня на следующий уровень. Думаю, Бернадетт не совсем понимала, что представляет из себя консультация терапевта, и понятия не имела о хороших манерах. Я дал ей достаточно времени сделать шаг назад от края пропасти, но, поскольку она так этого и не сделала, я должен ее оттащить.

Я решил преподать урок.

Я поставил свой стул рядом со стулом Бернадетт, чтобы избавиться от барьера в виде стола и дать ей явный сигнал, что хочу привлечь ее внимание. Я сказал, что она должна меня выслушать. Когда я пять раз повторил это, она замолчала, но сидела словно на сжатой пружине, готовой в любой момент разжаться, чтобы запустить ее на орбиту. Я объяснил, что незамедлительно завершу консультацию, если она не перестанет кричать и без объяснений что-то требовать. Здесь не рынок. Она начала угрожать, что будет жаловаться, и я подал ей форму жалобы, добавив: «Или послушайте меня». Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но моя поднятая рука остановила ее. «Пожалуйста, Бернадетт, поступите себе во благо и ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ», — сказал я, на этот раз с улыбкой. Переключившись в режим школьного учителя, я начал объяснять ей, что нельзя вести себя подобным образом в моем кабинете. Я сказал, что мне все равно, каких успехов она добивалась с помощью такого поведения в прошлом, потому что со мной этот фокус не пройдет.

Через несколько минут температура и давление в комнате стали уже более совместимы с жизнью. Я попросил объяснить, что именно ее беспокоит. Бернадетт снова начала тараторить. Я опять поднял руку, и на этот раз она поняла, что дан сигнал сбавить обороты. Она начала рассказ заново, но теперь медленнее. Оказалось, у нее болел не живот, а таз. Это было похоже на хроническую тазовую боль, причина которой до сих пор неизвестна врачам. Я сказал, что она, наверное, дерьмово себя чувствует. Она кивнула, удивленная тем, что врач умеет ругаться (ох, если бы только она знала). Просмотрев ее медицинскую карту, я понял, что в последние годы дела с ее здоровьем обстояли не очень, и, хотя так вести себя в моем кабинете недопустимо, мне стало понятнее, почему она выбрала именно такой подход.

Мой мозг так устал, что было тяжело думать. Я продолжил расспрашивать Бернадетт, чувствуя, как она немного смягчилась. В итоге консультация завершилась несравнимо лучше, чем началась. Я выписал Бернадетт больничный, направил на дальнейшее обследование, включавшее трансвагинальное УЗИ, и назначил следующую консультацию, чтобы узнать, помогло ли ей выписанное мной обезболивающее. Уходя, она уже не выглядела так, словно собиралась пырнуть меня ножом.

Я захлопнул дверь, все еще кипя от злости. Взглянув в зеркало, я понял, что выгляжу ужасно. Более того, впервые за все время работы я сильно покраснел от ярости, а мои ладони вспотели. Когда ты зол, мысли и действия предельно далеки друг от друга. В этот раз я был очень близок к тому, чтобы сказать ей отвалить от меня. Я медленно утопаю в требованиях пациентов. Может, мне все же не хватает способностей для этой работы? Изможденный, встревоженный и нервный, я лег на кушетку и уставился в потолок. Нельзя снова так приближаться к черте.

Понедельник, 27 августа

Поверить не могу! Первое сообщение, полученное мной утром, было от администратора Салли. В нем говорилось: «Когда Бернадетт уходила, она сказала, что вы лучший врач из всех, к кому она обращалась». Я не мог не улыбнуться ситуации. «Похоже, я не зря сунул ей денег», — пошутил я в ответ.

Никогда не угадаешь, что на самом деле думают пациенты, когда они уходят.

Среда, 29 августа

Любой терапевт, утверждающий, что он не любит консультации по поводу противозачаточных таблеток, лжет. Кэти рассказывает мне, что изучает бизнес-менеджмент в университете, пока я измеряю ее артериальное давление. Я знаю, что могу немного отдохнуть. Это обычная консультация, на которой я должен оценить, насколько препарат подходит пациентке. Я чувствую, как расслабляюсь, ведь в ближайшие 10 минут никакого хаоса не будет.

Сняв с Кэти манжету для измерения давления и указав ей на весы, я задаю несколько рутинных вопросов по поводу оральных контрацептивов. Мне надо удостовериться, что Кэти знает, как поступить, если она забудет принять таблетку и займется сексом, но не захочет через девять месяцев получить скидочную карту в магазине Mothercare.

Консультация должна занять менее пяти минут. Я счастлив: у меня останется еще пять минут, чтобы налить чашку чая, с комфортом посидеть на унитазе или позвонить Элис и узнать, как дела у нее и живота. Будучи на 39-й неделе, она уже готова к родам, и, честно признаться, мы оба устали. Как и планировалось, через пять минут Кэти выходит из кабинета с рецептом на препарат, который помешает ей получить скидку в Mothercare, а я убегаю в уборную. Это возможность передохнуть в одиночестве.

Физически. Эмоционально. Умственно.

Если бы каждый прием был таким же, как в прошлый четверг, когда ко мне приходили самые сложные и требовательные пациенты каждые 10 минут в течение трех часов, я бы точно самовозгорелся. Простые консультации по поводу контрацептивов работают как огнетушитель.

Пятница, 31 августа

Итак, наша жизнь изменится на следующей неделе. Элис сегодня позвонили из больницы и сказали, что в понедельник ей будут стимулировать роды. Какое счастье, что я оформил отпуск со следующей недели, предполагая, что это может случиться! Я изо всех сил пытаюсь подавить широкую улыбку, когда еду домой на автобусе. Я сдаюсь. У меня не получается, ведь я слишком счастлив.

Я буду папой.

Вторник, 18 сентября

Черт возьми, да это тяжелый труд!

Четверг, 20 сентября (02:54)

Уильям Артур Скиттл, вес четыре килограмма. Наполовину я, наполовину Элис. Сейчас ему 15 дней. Он уже не просто житель живота. Я одержим его глазками, ножками и ручками. Я любуюсь ими, когда он лежит на подстилке для переодевания с рисунком из динозавров. Я поглощен любовью. Элис не перестает меня удивлять. Во время родов она напоминала сосредоточенного, агрессивного и страстного викинга, но, когда все закончилось, стала именно такой матерью, какой я ее себе представлял: доброй, любящей и нежной.

Опьяненный любовью — именно так я могу описать свои чувства. Однако, как я писал ранее, быть родителем — тяжелый труд. К вашему сведению, мы с Элис нормально не спали с того момента, как акушерские щипцы обхватили голову нашего сына. Цикл кормления и смены подгузников бесконечен. «Ты еще не можешь быть независимым, да, Уильям?» — шепчу я.

Я начинаю облачать его попку в очередной подгузник, но делаю это слишком медленно. Дерьмо повсюду. Повсюду. Уильям, чье лицо освещено ночником, терпеливо смотрит на меня. Ему нет никакого дела до происходящего, и все говорит о том, что в ближайшие несколько лет это не его проблемы.