Но даже сейчас Рустам не думал о смерти. Нет, он вырвется, он вонзит карманный острый ножик прямо в бок этому странному существу, он отпилит все его щупальца и обжарит их на сковороде, он все равно не сдастся, он…

Он не умрет.

Крик, родившийся в его груди, скорее, от неожиданности, был похож на звук спускаемого воздушного шара. Мышцы сразу же вспыхнули болью, Рустам бился и вырывался, извиваясь червем, но толстые щупальца крепко держали его над заснеженной дорогой.

Там, где щупальца касались кожи, сразу же набухали багровые ожоги, и Рустам завопил, плохо соображая от страха, боли или отчаяния, – голова его кружилась, все перед глазами дрожало мутной пеленой, он и не понимал уже, что происходит, только вырывался, каменеющий в цепком захвате…

В голове все еще билась упрямая мысль: не может быть, этого просто не может быть! Нет в их маленьком городишке вот таких чудовищ с черными ветвистыми щупальцами, с жадными ртами поперек туловищ, это сон, кошмар, галлюцинация…

Темная фигура, раззявив навстречу текущим облакам свою приоткрытую пасть, жаждала ощутить вкус человеческой плоти. Рустама тянуло в разные стороны, трясло и вытягивало, и глаза его, закатывающиеся от ужаса, видели все вокруг лишь вспыхивающими картинками, чуть подсвеченными разрядами белых молний. Вот город, совсем-совсем близко, там в подворотне трется Ильдар, а мама на кухне все еще борется с мерзким Ванькой. Вот низенькие заснеженные дома, опустевшие и молчаливые, нужно было все-таки затаиться в них и переждать. Вот небо.

Небо точно Рустаму не светит.

Невыносимая пытка дошла до крайней точки. Закричав с такой силой, что пропал сиплый голос, Рустам в ужасе почувствовал, как его тело буквально разрывает на куски. Боль стала невыносимой, она вытеснила из мира все, кроме этого бесконечного мучения. Захлебываясь криком вперемешку с кровью, Рустам все еще дергался в обжигающих щупальцах, бился, но силы уходили из его растерзанного тела.

Глаза почти вылезли из орбит, слепые, налитые кровью. Сжимая кулаки до костяного хруста, Рустам последний раз глянул в черный купол неба. Мелкая белесая снежинка упала ему на лицо, но он этого даже и не почувствовал. Всё.

Это конец.

Только где-то в голове Рустама загнанным зверем все еще билась упрямая мысль: он не умрет. Он справится, он победит, он точно не умрет.

Он сильный. ОН НЕ УМРЕТ!

На заснеженную дорогу хлынул багряный дождь, горячие капли разъедали лед, подтаивали розоватой водой. Оскалив черную дыру, чудище с чавканьем сожрало куски мяса и затряслось черными щупальцами, отбросив в сторону останки бесполезного тела. Развернувшись, оно побрело прочь, вновь скрывая под накидкой ветвящиеся щупальца.

И растаяло в ледяной ночи.

Наверное, Рустаму и самому хотелось бы прозреть в конце жизни, понять что-то незыблемое и важное. Ему хотелось бы увидеть короткую и безрадостную жизнь словно в быстрой перемотке: мысленно извиниться перед беззлобным Мальком, почувствовать вину перед Ильдаром, который всегда равнялся на старшего брата, с горечью вспомнить о неродном Ваньке. Подумать о материнских несчастных глазах – она будто всегда ждала очередного пинка от судьбы и смиренно принимала его, беспомощная и кроткая. Понять, что зря он ударил Веру, ведь вчерашняя долгая ночь была самой прекрасной ночью в его жизни…

Но ничего этого не было: ни жизни в быстрой перемотке, ни раскаяния, ни понимания. Вспыхнула тягостная мысль: «Я не умру». И всё.

Рустам просто выключился. Навечно.

О Рустаме она узнала ранним утром. Случайный прохожий, вместо того чтобы вызвать полицию и бесполезную уже скорую помощь, решил сфотографировать кровавое месиво и поделиться им во всех возможных социальных сетях. Дрожащие руки, не самая лучшая камера и стылая тьма сделали свое дело, но даже в таком качестве разглядеть можно было до тошноты многое.

Вера сидела, низко свесив голову, и сдерживала в своей груди беспросветный ужас, давила руками, не давая ему вырваться. Вместе с ужасом пришло опустошение: даже вдыхаемый воздух будто впитывался в тело и исчезал без малейшего остатка.

Телефон в блестящем желтом чехле дрожал в Вериных пальцах.

За окном поздняя ночь нехотя становилась ранним утром. По тротуарам вереницами потянулись работяги, вдалеке раздался одинокий заводской гудок, напомнивший волчий вой, по потолку мазнул свет случайных фар. Вера откинулась на кровати, рассыпала длинные светлые волосы неубранной пшеницей и крепко сжала бледные веки.

Будильник равнодушно тикал, высвечивая бледным светом просторную детскую комнату. Плюшевые медведи и пучеглазые куклы, обои в бабочках и пара плакатов со смазливыми певцами – остатки Вериного детства и бесконечно сопливая реальность ее младшей сестры.

Вере сейчас до отвращения все вокруг казалось противным. Тошнота накатывала волнами, то отступая, то вновь врываясь в тело и переворачивая внутри все с ног на голову. Подбираясь к горлу, эта тошнота хотела выйти из тела истошным криком.

Вера терпела, потому что на соседней кровати сопела мелкая Софья. Пробивающийся с зимней улицы робкий свет щекотал ее ресницы, и девочка едва уловимо морщилась. Не такая красивая, не такая статная, не такая…

Вера вновь вынырнула из мыслей в черное утро, стиснула телефон в заледеневшей ладони. Пролистала самые невыносимые фотографии, только бы не смотреть, не запоминать весь этот ужас, но те каленым железом уже отпечатались в ее памяти.

Вот.

То, ради чего ей вновь пришлось окунуться во все это: случайный смазанный снимок, кусок выгоревшей футболки, на котором сверху лежит позеленевший от времени талисманчик. Вера приблизила пальцами нечеткую картинку, всматриваясь в чуть рябящий экран сквозь горячее жжение в глазах, и вновь поняла, что не ошиблась. Она до последнего надеялась, что это неправда.

Позавчера (боже, а казалось, что прошла целая вечность) Вера, лежа на груди Рустама, длинным ногтем царапнула крошечный кулон:

– Что это такое?

– Фигня, – отозвался Рустам, зарывшись рукой в ее распущенные волосы. Вера легко поцеловала его солоноватую смуглую кожу.

– Нет, правда, что это такое? – Она не решалась поднять на него глаза, испытывая легкий стыд за этот вечер. Позеленевшая медь на черном шнурке нагрелась от тепла его тела.

– Отцовский подарок, – скупо ответил он. – Забей. Ничего такого.

Ничего такого.

А теперь тот, чьи губы она покрывала поцелуями всего несколько часов назад, превратился в замороженный фарш, от которого остались только лохмотья да этот дешевый зеленый кулончик…

Не выдержав, Вера зажала рукой рот и бросилась вон из спальни. Софья завозилась на кровати, сонно сощурившись, но все же не проснулась.

Утро.

В школе как обычно было очень шумно, но сегодня этот нескончаемый гам болью давил на уши. Вера продиралась через толпу, вцепившись белыми пальцами в яркую лямку рюкзака. По девушке жадно скользили чужие взгляды. Люди были повсюду. Они шептались, стоило ей пройти мимо, они глядели в лицо и никак не могли заткнуться. Школа волновалась, дышала громко и хрипло, как больной старик, заражающий всех вокруг слухами и сплетнями.