Демьян, обернувшийся на крик Потапова, застал того поджигающим матерчатый фитиль бутылки. Усики его РГ уже были отомкнуты, и граната ждала своего мига. Командир отделения чиркал небольшой блестящей зажигалкой, то и дело поправляя у нее пеньковый фитилек. Немцы надвинулись совсем близко, но искра никак не хотела запаливать пеньку. Потапов не суетился, методично и резко прокручивая колесико и высекая новые искры. Вот затлело и тут же вспыхнул матерчатый султанчик, свисавший из бутылки. Отжавшись на левом локте, Потапыч тут же что есть силы, как из катапульты, метнул бутылку. Бросок получился точным. Бутылка, описав высокую навесную траекторию, угодила прямиком на морду бронированной носорожине.

Стекло разбилось и пухнуло прозрачным, желто-красным огнем, залившим маску крепления орудия и ствол курсового пулемета.

– Гранаты!.. – донеслось до ушей Гвоздева.

Как только прозвучала команда, он тут же схватил приготовленную РГ. Чека поддалась туго, выдернувшись еле-еле, и бросок получился намного слабее, чем у Потапова. Демьян метнул гранату с колен, сразу после этого оттолкнувшись от земли прикладом винтовки.

Немецкая атака отличалась остервенелым напором. Фашисты наступали по всей линии поля, обходя минные поля с боков. В виду наспех сработанной линии обороны взвода Коптюка завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Сам взводный, выпустив в набегавших врагов пули из своего «нагана», схватился за саперную лопатку. Ею же, на манер тесака, орудовал Потапов. Гвоздев, оказавшийся у него за спиной, чуть не налетел на немца, упавшего прямо Демьяну в ноги с раскроенным наискось лицом. Его только что страшным ударом наотмашь подрубил командир отделения.

Демьян машинально наклонился, ухватив рукоять лопатки, которая торчала из-за спины на поясном ремне, и потянул за нее. От усилия тело немца перевернулось на правый бок. Пришлось отстегивать перехлестнутый накрест ремешок черного кожаного чехла, притороченного петлями к ремню. Лопатка оказалась складной. Лезвие, с тремя глубокими ребрами, разогнулось только до половины.

Ухватив ее, как тяпку, в правую руку, с винтовкой в левой, Гвоздев кинулся в сторону схватившихся впереди фигур. Потапов катился по земле, намертво сцепившись с грузным немцем. Тот был без каски, в серой кепке, которая слетела с головы фашиста при первом же кувырке, высвободив наружу бритый под ноль красный от напряжения затылок и густой зачес рыжих волос на макушке.

Немец оказался сверху и, размахнувшись, со всей силы ударил Потапова по лицу. Огромный, точно гречкой, обсыпанный рыжими оспинами, кулак снова взвился вверх, тут же резко и хлестко опустившись на щеку штрафника.

Гвоздев занес лопатку над головой, но в последний миг вид красной живой кожи с рыжей щетиной на затылке немца точно сковал его движение. Удар получился вскользь, и только разозлил врага. Обернувшись, немец закричал что-то неистово на своем будто скрежещущем языке. Широкая, страшная физиономия его исказилась. Бросив Потапова, он отводящим ударом правой руки выбил лопатку из ладони Демьяна и прямо с колен бросился на Демьяна. Штык винтовки беспомощно прошел возле шинели фашиста, который, ухватившись огромными кулачищами за полы шинели Гвоздева, навалился на него всей массой, опрокидывая навзничь.

Демьян почувствовал, как весь воздух вышел из его раздавленных легких. На глаза надвинулась тьма, и он отчаянно попытался втянуть воздух обратно, но ладони немца, точно железные скобы, сдавили ему горло, наглухо перекрыв дыхание.

Сердце застучало гулко-гулко, забилось под самыми пальцами врага, точно пытаясь протолкнуться сквозь горло, и весь Гвоздев забился, замахал руками. Ногти его впились в мясистые щеки, он полосовал и рвал щетинистую кожу немца, а тот рычал, мотая головой и пытаясь убрать лицо от обезумевших пальцев Гвоздева, но тиски своих рук на горле штрафника не разжимались ни на миг.

Немец померк. Тьма в глазах Демьяна стала непроглядной. Это случилось в самый последний миг, даже за гранью мгновения, воспринятого, как последнее, в шаге за чертой. Хватка железных пальцев ослабла, и грузная туша врага повалилась на левый бок.

– Живо-ой?! – донеслось откуда-то издалека, как будто кричали против сильного ветра через все поле.

Гвоздев оставался лежать придавленным, не в силах ни ответить, ни перевести дыхание, но он чувствовал, как воздух исподволь проникает в легкие, наполняя их, будто пересохшую пустую флягу. Он не мог ответить тому неведомому крику издалека, но он чувствовал, что он живой. Живой! Вместе с легкими, едва сделавшими первый полноценный вдох, расправившимися, в организм вливались силы. Демьян, будто очнувшись от забытья, начал высвобождаться из-под навалившегося на ноги валуном мертвого врага. У немца под самым рыжим чубом краснела аккуратная дырка от пули. Оттолкнув сапогами тяжеленное туловище и машинально отползая назад, Гвоздев увидел, что у фашиста, вместо затылка, по которому он так неуклюже ударил лопаткой, сверкало кровавым глянцем обнаженное мясо. Пуля, войдя в лоб аккуратным отверстием, на выходе снесла немцу основание черепа.

Гвоздева стошнило прямо здесь же, на землю. Он едва успел наклониться в сторону, чтобы не вывернуть свой переваренный скудный сухой паек на шинель. В глазах все прыгало, мечущиеся фигуры, грязные буро-землистые шинели штрафников, серые шинели, каски и кепки фашистов. Вдруг чья-то неумолимо сильная рука, ухватив его за шиворот шинели, резко вздернула кверху так, что Гвоздев сразу оказался стоящим на ногах.

Земля заходила ходуном, ноги подкосились, и Гвоздев рухнул бы вниз. Но рука держала крепче, встряхивая его, как щенка. На него надвинулось почернелое от дыма лицо Коптюка. Белки глаз и зубы казались нестерпимо белыми на фоне въевшихся в кожу разводов сажи.

– Что ты?! – кричал лейтенант прямо в глаза Гвоздеву. – Ранен? Или опять приступ трусости?!

Рука отпустила захват, и Демьян, едва удержавшись в стоячем положении, попытался выпрямиться.

– Фамилия?!

– Гвоздев… – еле выговорил, напрягая свое передавленное горло Демьян. – Гвоздев… Пере… боец переменного состава…

– Где винтовка, Гвоздев?! – рыкающим ором окатывал его Коптюк.

Кулак лейтенанта, сжимавший пистолет, нервно задергался, словно кистень, в такт каждому вылетавшему изо рта лейтенанта слову. Гвоздев вдруг осознал, что взводный сейчас его пристрелит.

Он молча наклонился, чтобы поднять свою винтовку, но окрик взводного заставил его выпрямиться:

– Стоять!.. Трус… Команды вольно не было!.. – лицо Коптюка исказила гримаса ненависти.

Он приблизил свои белки вплотную к лицу Гвоздева:

– Из-за таких, как ты… – прошипел лейтенант.

Его щека задергалась, а глаза, до краев налитые злобой, в упор буравили «переменника».

Ситуацию разрядил Степанков. Его шустрая фигура, с нелепо размахивающей во время бега левой рукой, вдруг возникла со стороны подбитой самоходки. Он подбежал, весь взмыленный, запыхавшийся, с винтовкой в руке и перекинутым через грудь трофейным немецким автоматом.