— Но это же не вкусно, — смотрит на меня возмущенно.

— Виски пьют не для того, чтобы получить удовольствие, — хмыкаю, глядя на неё.

— А зачем же ещё? Зачем вливать в себя эту дрянь, еще и удовольствия от этого не получая? Что за вид мазохизма такой?

— Согреться. Забыться. Утолить жажду.

— Жажду?? Этим?! Странный вы все же пол.

Смотрю на неё вопросительно.

— Пить дрянь без удовольствия. Не смешивать работу с удовольствием. Быть мускулинными суровыми мужиками, просто чтобы быть. Зачем все это? Если ты от этого эмоций и удовлетворения не получаешь? Я не понимаю.

— Не все такие, — жму плечами. Делаю глоток прежде, чем продолжить, — некоторые не заморачиваются и берут, что легко плывет в руки.

Наши взгляды скрещиваются, словно в поединке, после моей последней фразы.

— Ни к кому я не плыла в руки, — нарушает наконец молчание девчонка.

— Маргарита…

— Нет уж! — рявкает, залпом выпивает содержимое, кривится, закашливается, кое как заставляет себя проглотить. — Ты выслушаешь меня.

Я подавил кривую ухмылку. Какой боевой воробышек тут сидит.

— Он сам поцеловал меня. Я не собиралась… Я не, не…

Я смотрю на неё внимательно и молча, и чем больше смотрю, тем больше она заикается.

— Ты имеешь право выбирать себе мужчин сама. Я прекрасно понимаю это. Я не твой отец. Но я оценил бы, если бы ты начала делать это после того, как мы разберемся с тем, кто идет за тобой следом, с какой целью ты им нужна и от чего мы тебя бережем.

— Я выбрала себе мужчину. Просто он кретин, и я умру старой девой.

Она резко поднимается на ноги, а я подавляю в себе какой-то абсолютно дебильный порыв вскочить следом. Остановить ее. Только вот и что после? Что за странные порывы, эмоции и желания будит эта дерзкая девка?

— Иди спать, — наконец устало выдыхаю я, окинув ее тяжелым взглядом.

Матвей

— Ну конечно, — кривит губы. — Куда ещё я могу пойти! Спасибо хоть, что не на хрен.

— Не пробуждай такие желания.

— Какие? Желания усадить меня на свой хрен?

Сука. Как она это делает. Бесит до умопомрачения. И гребаного шевеления не там, где надо.

— Исчезни в спальне, чтоб я тебя не слышал, Маргарита.

— Смени пластинку, бесишь уже, — рычит девчонка.

— Ты убегать собиралась, старт не задерживаю, вали.

— А знаешь что? Хрен тебе. Я пришла сюда первая. Надо тебе — ты проваливай!

Нахальная девчонка подходит к моему шкафчику с бухлом, достает оттуда бутылку виски и идет к столу. Так, это меня решительно не устраивает. Мало того, что бесит меня, еще и весь мой запас алкоголя перевести решила.

Встаю на ноги, решительно подхожу к ней и отбираю виски.

— Эй! — возмущается и подается вперед, проехав грудью по моей голой груди в попытках вырвать бутылку. — Отдай! Бесишь!

Я вперился в нее жестким взглядом. Не в глаза, а на губы. Какого хрена? Что она творит со мной? Я никогда не путаю теплое с мягким. Она — работа. Я не трахаюсь на работе. Чревато. Запретно. Железно запретно. Что такого в этой девке, что так тянет к ней?

Так уставился туда, куда не надо, что даже не понял, в какой момент она перестала вырываться.

— Ну целуй уже, — слетает с этих самых губ едва ли не умоляющее.

— Мало тебя сегодня целовали?

Делаю шаг назад, подальше от неё, и жадно вдыхаю. А она зарылась лицом в ладони и громко прорычала на всю кухню.

— Да ты невозможен просто!!

Не отрываясь смотрю на неё. Изменилась в лице, орет на меня, как жена на провинившегося мужа. Столько запала, экспрессии и огня в этой маленькой несмышленой блондинке.

— Ты же хочешь меня, хочешь этого так же, как и я, просто признай это, — перечисляет мне мои грехи, активно размахивая руками, — тебе станет легче, мне станет легче, черт, окружающим станет легче! Расслабься, отпусти этот груз, взорвись во мне и выдохни! Потому что я так уже больше не могу, я взорвусь скоро!

Мозг так некстати решил визуализировать мне ее глупую фразу “взорвись во мне”. По телу кровь пошла раскаленной лавой, и явно не в те места, что надо. Я был неправ раньше. Эта прямолинейность может возбуждать. И эта девчонка здесь может шутя положить мужика к своим ногам. До этого я думал, что это Титов соблазнил её. Теперь мне его даже жаль. Он итак слаб на это дело, а здесь у нас маленький волк в овечьей шкуре.

— Слышала фразу о том, что танго не танцуют втроем?

— Да. Есть такая песня у Шакиры. К чему ты?

— Не понимаешь?

Скрестила руки под грудью, взгляд потяжелел, но молчит.

— Я в твои игры не играю, — отрезаю сразу, так и не дождавшись ответа. — И свой душевный комфорт тратить на наблюдение за тем, как ты скачешь по мужикам, не буду. Мне не нужна такая головная боль сверху к тому, что ты моя подопечная и реакция моей ширинки на тебя меня не радует. Становится яснее или прояснить ещё?

— Я не скачу по мужикам!

— Фил почти считает тебя своей девушкой, а Титов засасывал тебя в туалете как горячую безотказную любовницу. Расставь приоритеты, Маргарита. И потом вернемся к разговору о твоих больших и светлых чувствах ко мне.

Произнес вслух и сам едва не сфейпалмил. О каких чувствах то? Её обвиняю в том, что фантазирует что не надо, а сам тут рассуждаю как диснеевская принцесса. Девчонка не единожды акцентировала внимание на том, что хочет перепихона с большим и опасным дядей. О чувствах речи не шло. Откуда их взял я и к чему приплел? Кретин блядь. Не хватало ей сейчас меня выстебать еще для полного счастья, чтоб этот ублюдский вечер окончательно стал хуже некуда.

— Я не верю в любовь, — заявила она не то, что я ожидал. И я нахмурил брови, ожидая пояснения к сказанной фразе.

Девчонка вдруг потупила взгляд, вперившись им в пол, затем покосилась в окно и досадливо закусила губу, словно сболтнула лишнего.

— Я тебя внимательно слушаю.

Закатила глаза тут же и покачала головой.

— Не верю я в чувства, что непонятного? Не знаю. Верю в то, что мать может любить своего ребенка. И то не каждая, хотя по умолчанию матери единственные у кого нет выбора, остальные… Называй это как хочешь: химия, влечение, интрига, дружба, но любовь? Слишком сложный, туманный концепт, и я не хочу этого, и не потяну.

— Любовь — сложный концепт? — переспрашиваю, пытаясь понять в очередной раз, что за каша в этой светлой голове варится. — Любовь — это самое простое, что есть на земле. Она либо есть, либо ее нет.

— Но здесь, — указывает пальцами на нас с ней, — её нет.