Услышав последнюю фразу, я закинула ногу на ногу и нервнозастучала пальцами по столу.

– Послушайте, вы пригласили меня сюда для того, чтобыобсуждать моего отца? Я не желаю слушать, что вы о нем думаете. Оставьте своеличное мнение при себе.

Следователь посмотрел на меня осуждающим взглядом и резкосказал:

– Можете ехать домой и приводить себя в порядок. Как тольковы мне понадобитесь, я пришлю вам повестку. Моя фамилия Мельников. ЗовутВладимир Владимирович.

Я хотела было встать, но следователь резко приподнялся инеожиданно махнул рукой, показывая, что еще не время вставать:

– Женя, ответьте мне еще на один вопрос. Что вы делали нажелезнодорожном вокзале?

Наверно, я просто была не готова к такому вопросу.Растерявшись, я тут же взяла себя в руки и нагло соврала:

– Хочу съездить отдохнуть в Крым. Я приехала узнать, накакое число есть билеты и сколько они стоят.

– Крым отменяется. Пока ведется следствие, вы должны быть наместе.

Почувствовав на себе все тот же неприятный взгляд, я невыдержала и как-то истерично сказала:

– Послушайте, почему вы на меня так смотрите? Я ничего ненатворила. У меня взорвали машину, а вы смотрите на меня как на преступницу. Ясама осталась жива только по счастливой случайности. Я просто приехала навокзал узнать насчет билетов. Не надо так на меня смотреть. Лучше ищитепреступников.

– Мы их найдем, можете не сомневаться.

– Ну, так ищите, – раздраженно сказала я и подошла к входнойдвери.

– Женя, а зачем вам была нужна автоматическая камерахранения? – Следователь отошел от окна, сощурил глаза и посмотрел на меня всетем же противным взглядом.

Я взялась за дверную ручку и посмотрела на него отрешеннымиглазами.

– Вас опознал один из сотрудников милиции. Он дежурит нажелезнодорожном вокзале. Он тоже был на месте происшествия. Узнав, что взорваливашу машину, сотрудник сказал, что вы довольно странная девушка и что он держалвас на примете. Он рассказал про скандал, который вы устроили у автоматическихкамер хранения.

Я слегка съежилась и ледяным голосом произнесла:

– Никакого скандала не было. Просто я спустилась вавтоматические камеры хранения и увидела, как один молодой человек ломалкабинку. Он пытался запихать туда крупногабаритную сумку, которую он не захотелсдать в обычную камеру хранения. Я и посчитала это злостным хулиганством ипозвала работника милиции.

На лице следователя было подобие улыбки. От его взгляда мнестало совсем плохо, заныло в груди.

– Вы требовали кабинку.

– Я уже давно ничего не требую. Тем более от сотрудниковмилиции.

– Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы пришли кавтоматическим камерам хранения?

– Просто так. Послушайте, я что, подозреваемая? Чего вы отменя хотите?

Следователь не отрывал от меня взгляда.

– До свидания, – буркнула я.

Выйдя на улицу, я глубоко вдохнула, пытаясь прийти в себя.После общения со следователем я чувствовала себя совершенно подавленной, надуше остался какой-то гадкий осадок. Я никогда не любила своего отца, но оченьчасто прислушивалась к его советам. В своей области он не имел себе равных, и яэто прекрасно знала. Отец не очень лестно отзывался о милиции и всегда говорил,чтобы без особой надобности я не обращалась туда, а уж если обратилась, то неговорила лишнего и на вопросы отвечала уклончиво. Любое слово могло обернутьсяпротив меня. Сейчас мне «посчастливилось» убедиться в этом на собственномопыте. Не успела прийти к следователю, как сразу же почувствовала себяпреступницей.

Я поймала такси и поехала домой. Смеркалось. Таксистнесколько раз пытался со мной заговорить, но я никак не реагировала на егореплики и смотрела в окно. Притормаживая у нашего коттеджного поселка, таксистприсвистнул:

– Вот это жизнь! Если не ошибаюсь, тут одни новые русские!Райский уголок.

Проехав КПП, я помахала рукой охраннику и устало спросила:

– А кто такие новые русские?

– Ну, наверное, такие, как вы. Дураку понятно, что простойсмертный тут не поселится.

– А я что, бессмертная, что ли? Между прочим, я такая жесмертная, как и вы. Сегодня меня хотели убить и взорвали мою машину.

– Примите мои соболезнования. Богатая жизнь всегдарискованная, особенно в нашем государстве.

– А вы какой русский, старый, что ли?

– Получается, что старый. Я в хрущевке живу, от жизни ничегохорошего не жду. Это лет десять назад я нормально жил. Деньги на книжкуоткладывал, на курорт ездил, детям будущее обеспечивал. А какое оно теперьбудущее, если даже настоящего нет. Пашешь целыми днями, как вол, а отложитьничего не можешь. Жена каждый день истерики устраивает, хоть из дому беги.Вы-то, наверное, такой жизни и не видели.

– Не видела. Я слишком много лет не выходила из дома.

Машина остановилась у отцовского особняка.

– Вот это домина! – охнул таксист. – Аж дух захватывает.Честным трудом таких денег не заработаешь. Только если воруешь.

– Воровать тоже уметь надо…

– Вы давно тут живете? Вы тут родились?

– Я родилась в детском доме, – сказала я, сама не зная,почему разоткровенничалась. Наверное, потому, что таксист – случайный человек.Уедет, и все. Ему не понять, что есть моменты, когда богатство не только нерадует – оно раздражает. Он не знает, какой ценой это все мне досталось…

– Просто стечение обстоятельств, – задумчиво продолжала я. –Сначала это стечение обстоятельств казалось мне счастливым, но спустя годы японяла, что это не так. В Доме ребенка я чувствовала себя намного спокойнее изащищеннее, чем в этом роскошном особняке с тем человеком, который называл себямоим отцом…

Взглянув на ничего не понимающего таксиста, я рассчиталась ивышла из машины.

Зайдя в дом, увидела мирно спящего в кресле Роберта. Гремеламузыка. Выключив магнитофон, я подошла к брату и потрясла его за плечо. Робертвскочил и сонным голосом спросил:

– Который час?

– Двенадцать ночи.