— Она долго примеривалась — видно, хотела мне нос утереть, показать, как надо кататься. Только начала спуск — и тут все заорали. Что было дальше, вы знаете. Мы пометили палками место, где лежит тот тип. Всегда говорила, что калекам и новичкам на этой трассе не место. Слыхали, в прошлом году здесь подросток гробанулся?

Розенблюм оставил эту информацию без ответа и неожиданно спросил:

— Скажите, фрау Кристиансен, а вам не кажется странным то, что в «Шварцберге» — горнолыжном курорте — катаетесь только вы да еще та русская?

— Знаете, как-то не задумывалась, — отрезала норвежка. — Мне нет дела до того, кто тут чем занимается. Я приехала хорошо провести время, вот и все. А совать нос в чужие дела — это не по мне. Я могу идти?

— Благодарю вас за помощь, — вежливо проговорил комиссар, и Анна Сольвейг Кристиансен вышла.

Розенблюм еще разок глотнул из бутылочки и пригласил неразлучную троицу арийцев. Поскольку их было трое, а кресло всего одно, последовала некоторая возня со стульями, которые внесли из соседнего помещения. Наконец все расселись, и один из белокурых мужчин перешел в атаку:

— По какому праву вы подвергаете нас допросу? Мы законопослушные граждане. Наш отдых в «Шварцберге» нарушен возмутительным происшествием, мало того — нас еще в чем-то подозревают!

Мне показалось, играл он слабенько, неубедительно, настоящей страсти и подлинного возмущения в его голосе не было — так, какой-то унылый скулеж. Комиссар тоже почувствовал эту слабину.

— Извините, господа. Но то, что вы называете возмутительным происшествием, это большая трагедия. Простая человечность требует, чтобы вы ответили на мои несложные вопросы. Не говоря уже о вашем долге честных граждан.

Тут Розенблюм сделал паузу, чтобы они прониклись и осознали. Конечно, они прониклись. Либо вы как честные граждане выполняете все мои распоряжения, либо… либо я начну вас подозревать уже по-настоящему.

— Господин комиссар, — миролюбиво заговорил второй «ариец», — мы готовы оказать вам содействие. Но нам совершенно нечего сказать! Мы стояли очень далеко и почти ничего не видели!

— Вот это «почти» меня и интересует! — оживился полицейский. — Слушаю вас.

Последовал уже знакомый рассказ о том, как я решила прокатиться на лыжах. Меня поразило только одно — как, описывая меня, третий из «арийцев» точно указал мои рост, вес и «технические параметры» — объем груди, талии и бедер.

Впрочем, ответ на следующий вопрос кое-что мне разъяснил.

— В какой сфере вы работаете? — вдруг поинтересовался Розенблюм.

Повисла пауза.

— Это имеет отношение к делу? — наконец спросил кто-то из арийцев. Мне показалось, ребяткам очень не хочется отвечать именно на этот вопрос.

— Здесь я решаю, что имеет отношение к делу, а что нет! — повысил голос комиссар.

— Мы работаем в киноиндустрии, — признался второй.

— Так что, если вы разыскиваете каких-то преступников или террористов, то это точно не мы! — подал голос третий.

Розенблюм записал личные данные троих мужчин. Удивительно, но один из них оказался поляком, второй итальянцем, а третий несколько лет назад прибыл в Европу аж из Австралии. Вот тебе и арийцы…

Комиссар еще добрых полтора часа допрашивал кого ни попадя — сестер Вострецовых (от них бедный толстяк едва отвязался), Леона (идея была не самая светлая — подросток только мямлил что-то, и в конце концов комиссар отправил его спать), хозяина отеля. Разговор с Альдо Гримальди был коротким и деловым. Хозяин выложил все, что знал о постояльце из второго номера — а знал он немного. Паспорт американский, но по виду господин Шад был похож на жителя какой-то из стран третьего мира. Одет небогато, багажа мало, расплатился наличными, причем сумма была в мелких купюрах. На завсегдатая курортов не похож, к тому же на лыжах кататься даже не пытался по причине инвалидности. «Черная» трасса требует хорошей физической формы и умения держать равновесие.

Интересно, что полицейскому даже не пришлось задавать наводящие вопросы — хозяин «Шварцберга» четко, деловито и охотно выложил все сам. Может быть, не в первый раз сталкивался с полицейским дознанием? Затем Гримальди сообщил, что покойный господин Шад выписался из отеля тридцать первого декабря, и с тех пор хозяин его не видел.

Я была почти на сто процентов уверена — наш милейший хозяин лжет. Но у комиссара не было оснований ему не верить, поэтому Розенблюм сообщил, что выяснил все, что нужно, и намерен покинуть «Шварцберг» завтра утром. Хозяина новость, похоже, чрезвычайно обрадовала. Гримальди поинтересовался, может ли быть чем-то полезен. Комиссар ответил, что да, может. Нужно извлечь покойника из снежного плена. Одному это не под силу. Не будет ли господин Гримальди так добр, чтобы помочь в этом неприятном, но необходимом деле? И не найдется ли у него лопат, а также пары снегоступов и подходящих ботинок?

На этом месте я перестала слушать и принялась смотреть. Был уже поздний вечер, миновало время ужина, но никто из гостей не собрался в столовой. Все разошлись по своим номерам, и меня никто не тревожил. Я погасила свет в своем номере и устроилась у окна. Минут через пятнадцать показались две закутанные фигуры с фонарями в руках. Почему их только двое? Почему не позвали на помощь кого-то еще?

Я задумчиво наблюдала, как они шуруют лопатами в снегу. Палки, которые мы с норвежкой предусмотрительно воткнули в склон, чтобы обозначить место, занесло почти на треть. А кого бы они могли позвать? Леона, что ли? Учителя музыки? Миллионера Кабанова?

Теперь, когда я узнала, в чем состоит тайна этого человека, его поведение представлялось мне совершенно нормальным. Человек, переживший такую тяжелую утрату, приезжает на место трагедии в ее годовщину… А тут творится такое! Ничего удивительного, что Дмитрий Юрьевич так резок и что нервы у него натянуты до предела.

Хозяин поставил фонарь на снег и развернул какой-то мешок. Я видела, как двое мужчин запаковывают окоченевшее тело. Бр-р, какой кошмар!

Давид Розенблюм и Альдо Гримальди давно уже унесли труп, погасли все окна «Шварцберга», а я еще долго сидела у окна, таращилась в темноту и размышляла.

Предметом моих раздумий был, как ни странно, сам Давид Розенблюм, комиссар швейцарской полиции. Трубка, твид, дорогие ботинки, вечный портфель под мышкой… жизнерадостный толстяк — кажется, единственный жизнерадостный человек в этом отеле. Что-то в нем было не так. Что-то вызывало мои подозрения.

Начать с того, что он приехал совершенно один. Не знаю, какова процедура в Швейцарии, а у нас в Тарасове на место преступления прибывает целая следственная группа. Следователь, эксперт-криминалист…

Теперь еще одно — то, как толстяк вел допросы. О чем он спрашивал? Лишь малая часть его вопросов относилась к господину Шаду, которого, заметим, многие из тех, кого допрашивал Розенблюм, даже не видели! Вот, к примеру, Кабанов — он въехал в отель уже после того, как однорукий исчез! Между тем комиссар добрых полчаса задавал русскому миллионеру вопросы, больше касающиеся самого Дмитрия Юрьевича, чем покойного господина Шада.