Между тем Гизы заняли более жесткую позицию. Им удалось перехватить человека Конде, направлявшегося в Беарн с письмом к Антуану Бурбону, в котором излагался план нового, более масштабного, чем прежний, заговора. Предполагалось захватить Лион, финансовую столицу королевства, города Пуатье, Тур и Орлеан, а также убить Гизов. Получив в свои руки столь важную улику, герцог со своим братом-кардиналом срочно созвали совет под председательством Екатерины. В качестве первой превентивной меры было решено арестовать видама Шартрского, недавно возвратившегося из Женевы от Кальвина и состоявшего в сговоре с Конде. Срочно направленный в Лион королевский отряд предотвратил захват города гугенотами. Таким образом, инициатива была вырвана из их рук, однако подготовка к открытию сессии Генеральных штатов шла отнюдь не в той атмосфере умиротворения, на которую рассчитывала королева-мать.

Первым тревожным сигналом послужил отказ Антуана Бурбона и его брата Конде явиться в Орлеан. Однако не так-то просто было проигнорировать королевский вызов: отказ подчиниться ему делал их мятежниками, поставленными вне закона. Поразмыслив, братья Бурбоны решили всё-таки прибыть в Орлеан, встретив там далеко не такой торжественный прием, на который могли рассчитывать принцы крови. С ними обращались как с простыми дворянами и даже несколько пренебрежительно. Екатерина не сочла даже нужным прервать разговор с одной из придворных дам, когда вошел Антуан Бурбон. Но хуже всего встретил их король, осыпавший братьев упреками и прямо спросивший Конде, какова была его роль в Амбуазском заговоре. Решительный тон сына обеспокоил королеву-мать, вызвав у нее опасение, как бы Гизы, ободренные гневом короля, не расправились с Бурбонами, которые были нужны ей в качестве противовеса Лотарингцам. Сохраняя равновесие сил, она могла править, не прибегая к насилию.

Ее опасения были отнюдь не беспочвенны, ибо Конде вскоре арестовали, обвинив в заговоре и мятеже. Гизы побуждали судей вынести ему смертный приговор, но те, зная о безнадежном состоянии короля, недавно простудившегося на охоте и лежавшего при смерти, затягивали процесс. Возможно, они послушались бы Гизов, если бы Екатерина тайком не убедила их как можно дольше откладывать вынесение приговора. Она взяла под защиту своего смертельного врага в расчете на политический торг со своими, как считалось, лучшими союзниками — Гизами. Однако кардинала Лотарингского она не сумела перехитрить: он собрал верных ему судей, и фатальный вердикт прозвучал. Конде предполагалось казнить в самый день открытия сессии Генеральных штатов, 10 декабря.

И все же казнь не состоялась, поскольку 5 декабря умер Франциск II, которому едва исполнилось 18 лет. Король скончался в страшных муках, причиняемых ему нарывом, образовавшимся в ухе и поразившим мозг. Дабы локализовать очаг заражения, Амбруаз Паре предлагал провести неслыханную в те времена операцию по трепанации черепа, однако Екатерина воспротивилась этому, дав тем самым повод для грязных пересудов: она будто бы хотела, обрекая сына на смерть, избавиться от Марии Стюарт и Гизов. Верить этой клевете могли только люди, плохо знавшие Екатерину Медичи: никогда она не желала смерти своим детям.

После Франциска II осталась молодая вдова. Екатерина полагала, что двух вдовствующих королев при французском троне будет слишком много, и Мария, проведя, как полагается, 40 дней траура при дворе, отправилась в Лотарингию, намереваясь пожить там в ожидании лучших времен. Однако ее попытка возвратиться ко французскому двору оказалась безуспешной, поскольку Екатерина предписала ей незамедлительно отправляться в Шотландию, раздираемую междоусобной борьбой и подвергающуюся атакам со стороны англичан. И Мария, доверив своим лотарингским родственникам управление ее владениями во Франции, отплыла к шотландским берегам. Дальнейшей ее участью займется Елизавета Английская.

Безвременная кончина Франциска II повлекла за собой перемены в судьбе многих персонажей нашей книги. Могущество Гизов до сих пор держалось исключительно на том влиянии, которое оказывала их племянница Мария на своего венценосного супруга, и теперь они в одночасье оказались такими же сеньорами, как и многие другие. На первый план выходили Бурбоны, как принцы крови имевшие право на регентство при малолетнем короле — втором сыне Екатерины Медичи Карле IX. Перед Екатериной стояла почти неразрешимая задача: как сблизиться с Бурбонами, не оттолкнув от себя Гизов, порывать с которыми она не хотела ввиду их чрезвычайной популярности среди католиков, особенно в Париже.

Прежде всего, надо было обработать Антуана Бурбона, который, будучи старшим среди принцев крови, по древнему закону династии Капетингов должен был стать регентом. Екатерине предстояло убедить его отказаться от этого права в ее пользу. Для этого она освободила Конде и пообещала в дальнейшем полностью реабилитировать его. В знак благодарности Антуан передал ей королевскую печать — символический жест, означавший отказ от законных прав на регентство. Чтобы не допустить откровенного нарушения законов королевства, Екатерина официально называла себя не регентшей, а «правительницей Франции». Урегулировав таким способом проблему терминологии и заручившись согласием Антуана, она пообещала ему должность генерального наместника королевства, делающую его третьим лицом в государстве. Всё это совершалось, разумеется, келейно, при участии наиболее приближенных советников королевы-матери, а поднаторевшие в подобных делах легисты, покопавшись в древних хартиях, подтвердили законность предоставления Екатерине абсолютной власти. Они сделали это тем охотнее, что легкомысленный Антуан Бурбон не внушал им ни малейшего доверия.

Генеральные штаты, сессия которых торжественно открылась в Орлеане 14 декабря 1560 года, не были проинформированы об этой сделке. Когда же Гизы узнали о соглашении, заключенном Екатериной с Антуаном Бурбоном, и обещании назначить его генеральным наместником королевства, они не стали замышлять заговор, а просто удалились от дел, не отказываясь при этом от своих должностей и пристально следя за развитием событий. Старина Монморанси решил, что пробил его час возвращаться к власти вместе с племянниками Шатийонами. Часть дворянства поддержала его, тогда как другая, не менее значительная часть заявила о своей солидарности с Гизами. В воздухе запахло гражданской войной.

Генеральные штаты, наблюдая за ожесточенными схватками конкурирующих группировок, не могли принять какого-либо решения, ибо никто не хотел уступать. Мишель Лопиталь в своих изумительных речах призывал к терпимости, но духовенство и слышать не хотело об этом. Гугеноты всё больше и больше смелели. Дабы пополнить совершенно опустевшую казну, Екатерина просила о субсидиях, но духовенство первым решительно отказывалось раскошеливаться. Ничуть не больше удалось ей получить от дворянства и третьего сословия, которое не только не намерено было терпеть усиление фискального гнета, но и не постеснялось посоветовать королеве сократить чрезмерно расточительные расходы двора. Вместе с тем был одобрен ряд давно назревших реформ, в частности церковных: предполагалось улучшение подготовки духовенства и укрепление дисциплины в его рядах. Зло, на которое давно указывали поборники Реформации, стало настолько очевидным, что и сами католики более не могли закрывать на него глаза.