Медленно, как в кошмарном сне, Зверь повернулся ко мне.

Лицо, которое в обычной жизни было чуть сплющено с боков и вытянуто вперед, сейчас было самой настоящей звериной пастью. Полыхающие оранжевым огнем глаза, казалось, могут прожечь дыру взглядом. Огромное мускулистое тело, стоящее на мускулистых вытянутых лапах, покрывает густая черная шерсть.

И вместе с тем у меня не было ни малейшего сомнения, что Зверь слушает меня, понимает. Что готов услышать.

Я сбивчиво заговорила:

— Пожалуйста, не трогай его. Он не заслужил. Ты помнишь, он был без сознания, когда ты пришел. Это потому, что он вступился за меня. Если бы не он… к тому моменту, как ты успел, случилось бы непоправимое.

— Они, — хрипло прорычал Зверь, указывая на тела.

Я покачала головой и вытерла слезы.

— Они не успели.

На миг пламя в глазах Зверя погасло, прозвучал едва различимый выдох облегчения. Но когда он повернул голову к молодому аббату, пламя в глазах снова горело.

— Он дрался за меня, — тихо сказала я и, протянув руку, погладила черную шерсть. — Он не такой, как они.

О том, что юный аббат все же знал, что мне предстоит, я умолчала. Но я была благодарна ему уже за то, что не испугался пойти против своих, самому рискнуть здравым умом и твердой памятью, лишь бы защитить невиновную. Одного этого хватило, чтобы я подумала, что для него не все потеряно. Далеко не все. Но сказать Зверю, что парнишка знал, что мне предстоит пройти в землях людей (Проклятых землях!), значило бы подписать ему смертный приговор.

По хищно сощуренным глазам Зверя я поняла, что он и так знает. И неважно, сказала я об этом вслух или нет.

Наконец Зверь принял решение.

Приподняв парнишку за грудки, он приблизил оскаленную морду к его лицу.

— Иди, — прорычал он. — Иди и расскажи всем, что Зверь жив. Что он придет за ними. За всеми.

Сглотнув, аббат кивнул.

А затем бросил взгляд на меня. Губы его дрогнули, и я прочитала по ним: «Спасибо».

Прихрамывая и подволакивая ногу, аббат покинул шатер.

Зверь снова обернулся ко мне, и только сейчас я заметила, как он изможден. Кожа чуть не прилипла к костям, тело в ранах, в кровоподтеках. И пусть большая часть крови на нем — кровь насильников, настоящих оборотней, а не тех, кого таковыми считала… Но его кровь тоже была там, я знала, я чувствовала это, и эта догадка оказалась такой болезненной…

А риолин на груди снова нагрелся, и от этого показалось, что закаменевшее сердце оттаивает.

Я протянула руку, чтобы дотронуться до Зверя, но в последний момент отдернула пальцы. Подняла взгляд и тут же опустила, потупившись.

До меня с запозданием стало доходить, что я наделала.

Да, я не обещала быть паинькой и ждать, пока он придет и возьмет меня, но все же… Я убежала, обманув тех, кому он доверял. Обманув его самого. Из-за меня убито три человека. Они были подонками, мерзавцами, насильниками. И в то же время они были людьми. И приняли мучительную смерть по моей вине.

Закусив губу, я ждала, что Зверь зарычит на меня, даже оскорбит, унизит, может, даже ударит… Почему-то побывав в руках мерзавцев, которые запросто били и оскорбляли женщину, подумалось вдруг, что так, должно быть, ведут себя все мужчины.

Поэтому, когда на макушку легла ладонь, я вздрогнула, как от удара.

Зверь вздохнул, но не отвел руку.

Погладил по голове, как маленькую, осторожно, касаясь кончиками пальцев, провел по щеке.

— Эя, — хрипло сказал он.

Я на миг вскинула взгляд и поначалу даже не поняла, что случилось. Что-то изменилось точно, но что именно? А потом с запозданием поняла, что Зверь больше не в полуформе. Надо мной склонилось человеческое лицо. С пристальным и очень уставшим взглядом.

В следующий миг я оказалась на ногах, прижатой к его груди.

И он был в крови… и голый, а я в разорванном чуть не до горловины платье. Оба перемазаны в земле и крови, но он обнимает меня, прижимает к себе так бережно, как будто держит самую большую и самую хрупкую драгоценность в мире.

А я уткнулась носом в его грудь, вдыхала уже знакомый запах и чувствовала, как слабеют ноги, а горло сдавливает от слез.

Он гладил меня по голове, плечам, шептал, что чуть с ума не сошел, когда, вернувшись, не обнаружил в замке. Как бежал по следу, как путался, потому что не чуял моего запаха, как проклинал себя за то, что оставил одну так надолго, и как боялся, что не успеет…

— Боялся? — шмыгнула я носом.

Зверь аккуратно отстранил меня и заглянул в глаза. Я поспешно опустила взгляд.

Мое лицо взяли за подбородок и подняли вверх.

— Почему тебя это удивило? — спросил он.

По-прежнему избегая смотреть на него, я прошептала:

— Я не думала, что есть что-то, чего ты боишься.

А меня снова резко прижали к себе.

— Как тебя зовут? — прошептала я.

— Что? — он удивился.

— Ну, у тебя же есть имя? Было? — допытывалась я. — Ведь наверняка тебя звали иначе, только потом стали звать Зверем.

— Фиар, — рыкнул он.

— Фиар, — задумчиво повторила я, словно пробовала это имя на вкус.

— Пойдем домой, Эя, — сказал Фиар, и я кивнула.

Я больше не была уверена в том, где мой дом. Но хотя бы знала, что в замке оборотня мне ничего не грозит. Кроме того, кто только что спас мою честь и жизнь.

На негнущихся ногах я пошла к выходу из шатра. Хоть снаружи бушевала гроза, все же там казалось безопаснее, чем в этом месте, где за короткий промежуток времени случилось столько страшного.

За спиной тихо рыкнули, а затем земля ушла из-под ног.

Прикрыв мне голову шалью, Зверь прижал меня к груди и понесся сквозь лесную чащу.

* * *

После ночи, проведенной под дождем, я заболела. В замке не было лекаря: волкам он просто не был нужен, и Адела лечила меня травами. Волчица смотрела без неприязни, больше виновато, чем осуждающе. Должно быть, потому что я слишком плохо выглядела. Я была так слаба, что Джейси и Эльзе приходилось помогать мне добраться до омывальной.

Большую часть времени я спала, причем очень тревожно. Неглубокий сон не приносил облегчения и почти не лечил. Я металась по подушкам, а волчицы по очереди дежурили у постели, промокали запекшиеся губы тряпицей, смоченной в воде, поили густым ароматным отваром, заставляли жевать какие-то листья и молодые побеги.

Кажется, несколько раз, просыпаясь, я видела у постели Фиара. Зверь сидел в одной и той же позе, с одним и тем же сосредоточенным выражением лица. Вроде бы он менял компрессы у меня на лбу. А я вырывалась, плакала, звала маму и Андре.