Витюша на коленях напротив трупа Лёни, друга своего лучшего, поглядел в страшные его глаза, уже стекленеющие, и заплакал. Громко. Истерично. Никто не слышал. Не было никого с полчаса. Когда он услышал голоса во дворе – вытер слёзы концом простыни, торчавшей из-под одеяла Лёниной кровати, вздохнул глубоко и пошел к окну. Принял сначала милиционера, Карагозов сам соскользнул на пол, не задев торчащих обломков стекла, а Нестеров, когда бежал за старлеем, заскочил домой и прихватил бутылку самогона.

Её он подал Витюше осторожно и попросил, чтобы расстроенный Шанин бутылку держал крепче. Руки-то дрожали. Сам Сеня близко с Лёней не стыковался никогда, а потому и горе переживал легче Карагозова Юрия и Витюши. Он первым делом попросил у Хохлова разрешения сначала выпить за помин души убиенного, а потом уж всё остальное делать. По милицейским правилам. Кроме старлея все опрокинули по сто пятьдесят и по очереди занюхали маленькой картошкой «в мундире».

– Чего это на меня убийства повалились? – Хохлов снял шапку с опущенными «ушами» и стал ходить вокруг трупа. – Семь лет раскрывал одни кражи да наказывал шустряков за драки в клубе, ну, семейные разборки решал по справедливости. А тут второе убийство подряд за десять дней. Как наколдовал злыдень неизвестный.

Он оглядел рану от молотка. Череп был пробит прямо над виском. На ручке молотка остались коричневые ворсинки от шерстяных перчаток. Отпечатки пальцев искать уже нет надобности. Ворсинки Андрей собрал и завернул в салфетку. У него в кармане их было штук десять, не меньше. Подписал на салфетке – что это за улика. Ещё раз оглядел вокруг головы всё ближнее пространство. Но больше ничего не нашел. Проломлена голова была над левым виском.

– Справа бил. Один раз. Ну, молоток тяжелый. Хватило. – Сказал Хохлов и ладонью закрыл Лёне глаза. – Вариантов возможных два. Первый – Михаил Леший свидетелей убирает. Тогда, Витёк, лучше поживи у меня в КПЗ неделю. Потому как ты последний свидетель. После бабки из огорода и рыбака. Но их он не тронет. Они момента убийства не видели, а разных утопленников из Тобола кто только не вытаскивал за период моей службы. Это дело случая, что Мальцева к нему вынесло течение. Забродина, баба Тоня, тоже ему не интересна. Ну, видела, что туда шли с Мальцевым, а обратно – без него. Мало ли куда его понесло в Янушевке. Главный свидетель – это ты, Витёк Шанин. Тебя он уберёт как и Лёню.

– Ты, Андрей, уже железно решил, что это Миха грохнул Лёнчика? – откашлялся и задал вопрос Юра Карагозов. – Он ждал ещё кого-то. Точно! К нему должен был мужик приехать из другого села. Не из Янушевки железно. У него «москвич» сломался. И он заскочить на минутку обещал. По цене на ремонт договориться.

–И приехал он точняк до бурана. Вы же разбежались – небо ясное было? – Задумался Нестеров. – Ты, участковый, подумай. Прикинь. Буран, конечно, абсолютно все следы завалил. Не найдёшь на улице. А ты посмотри по комнатам сейчас. Я вот вижу, что пили неаккуратно. Проливали. Потом ходили по сырому, следы оставляли. Вот Лёнины валенки. Замерь размер.

– За подсказку благодарю, – благородно отреагировал Хохлов. Другой мог и разозлится на Нестерова. Лезет не в своё дело. А Андрей даже обрадовался. Отломил от веника хворостину, приложил к валенку покойника и обломил там, где пим заканчивался. Потом стал ползать по полу и разглядывал следы. Получалось, что Лёня вообще не ходил. Сидел на стуле после того как к нему пришел кто-то. Хохлов ползал так долго, что всем уже захотелось выпить.

– Шеф, вмазать позволь, – попросил Карагозов.– А то мы уже просыхать начинаем. Скоро башка начнёт трещать. Какие тогда с нас помощники?

– Только не надирайтесь до упаду. – Разрешил Хохлов. И пока мужики ещё раз выпили понемногу, он уже закончил поиск следов. – Вот я нашел два разных следа. Один меньше, чем у покойного Грищенко. А один такой же, но от сапог. Стало быть, Миша Леший сюда не приходил. У него лапа будет не меньше сорок шестого размера. Вот такой был бы здоровенный отпечаток.

– И Миха пришел бы один, – уточнил Витюша. – Он же в бегах. Хрена ему перед кем-то светиться, за собой таскать? А у Лёни были двое. И молоток убивец просто забыл забрать. У Леонида другой молоток.

Витюша сбегал в кладовку и принёс инструмент, больше похожий на кувалду. Только размером поменьше. Металлическая ручка была приварена намертво к молоту.

– Вот я думаю… – Хохлов начал бродить по двум комнатам и рассуждал вслух. Громко. – Тот, кому надо машину ремонтировать, не пришел. Буран начался, а он из соседней деревни, видно – из совхоза «Золотой колос», побоялся заноса буранного и не поехал. Я его найду. Но приходили другие. Наши. Семёновские. Зачем? Может, взять что-то и продать. Потом пропить. Значит, они к Алику тоже ходят. Там их найти можно, если знать, что они с собой забрали и за сколько это продать можно. Они, наверняка, хотели прийти, чтобы дом пустой был. Хозяина чтобы не было. Он – то в это время всегда с Витьком в забегаловке жизнь укорачивает. Но… Леониду не повезло. Дома оказался, ну, и оборвали ему житуху.

– Я гляну что пропало, – поднял руку Витюша. – денег не было точно. А вот…

И он убежал в спальню. Не было его минут пять.

– Андрей, сюда иди, – крикнул он и сильно закашлялся. Видно простыл-таки, когда под днищем автобуса ехал и упал. Долго на холодной земле лежал.– сундук покойной матери Лёниной открыт, гляди! Всё бельё раскидано. А в нижних рубашках и наволочках были завернуты иконы старые. Шесть штук. Все в серебряных окладах. Два креста золотых. Всё это очень дорогое. Лёня бы и сам их пропил. Но это были иконы матери, которые остались ей после смерти бабушки Зои, её мамы. Где она, бабушка, их взяла – никто не знает.

Но мы пацанами были ещё, а иконы вон там висели. И два креста по бокам от них. Когда бабушка Зоя померла, Нина Игнатьевна, мама Лёнина, нас позвала и мы этот сундук из сарая сюда притащили. Она при нас всё туда сложила. Лёня сам тронуть их не посмел. Любил бабушку и маму очень. Но по пьяни мог трёкнуть, что у него есть такие дорогие древние вещи. Вот, товарищ старший лейтенант.

– Совпало как-то неказисто, – Андрей скидал бельё и наволочки в сундук. Закрыл крышку. – Только – только Мальцева убил Леший и, надо ж, не раньше, не позже грохнули Грищенко. Это значит