За углом дома тень нагнала ее и превратилась в запыхавшегося Турку:

— Ну как?

— Молодец, задержал надолго, я чуть не попалась.

— Она поняла? Заподозрила что-то?

— Вроде бы нет. Не знаю. Она сказала, будто какие-то мальчишки ей мозги выносят, но как будто бы соврала. Почему-то так показалось.

— Я не знал, как ее еще задержать. — Турка обшаривал Аню глазами так, как будто она прятала что-то в складках пальто. — Узнала что-нибудь? Тетка раскололась?

— Узнала и даже нашла кое-что, — ответила Аня, копаясь в сумочке, не сбавляя шага.

— Наа-ашла?! Ах ты… — он обнял девушку, сдавил и Аня захихикала: — Погоди… Ребра сломаешь… Не такая уж тетушка тварь, кстати. И сразу скажу, что она будто бы ни при чем. Хотя, как грамотные детективы, мы не можем отбросить ни одного подозреваемого, пока он не обзаведется стопроцентным алиби.

— Так что ты нашла? — нетерпеливо перебил Турка. Аня тем временем выудила сигарету, обхватила фильтр губами (Турка невольно отметил это и почувствовал знакомое шевеление в привычном месте) и принялась чиркать зажигалкой. Крохотный огонек заплясал на ветру, тут же потух. Турка приблизился к девушке, ощущая исходящий от нее запах тревоги и загадки. Ребята остановились и вдвоем заслонили зажигалку от февральской непогоды. Аня, наконец, подкурила.

— Хочешь тоже?

— Не, я ж бросил.

— Да-а? Так и не куришь? Молодец… Слушай, кажется, я нашла дневник. Коновой твоей. Возможно, в нем мы найдем ответы на некоторые вопросы. А может, не найдем. Кстати! Она что, Алена?

— А… Ну да. Она говорила. Но ее все Леной называли.

— Понятно. Тетка брякнула «Алена», а я ступор впала.

— Давай сюда дневник уже! — поторопил Турка, подпрыгивая и втягивая голову в плечи, чтоб хоть как-то защититься от холода. За время «спецоперации» температура как будто резко упала, да еще эти порывы ледяные. Ребята теперь уже не так спешили, и вспотевшего Турку бил озноб не только от холода.

Аня выпустила дым сквозь ноздри и прикусила губу.

— Слушай, не будем же мы здесь смотреть? Да и темно уже. Хочешь, ко мне рванем? Мама сегодня в ночную смену… Она и костюмер, и вахтер в этом театре. Разберемся, почитаем. Согреемся. Да и поедим. Ну?

— Спрашиваешь, — отстучал зубами Турка. — Погнали.

* * *

Они сидели в комнате Ани, Турка вертел в руках дневник Коновой. Рядом лежала отвертка и плоскогубцы, парень пытался поддеть замочек, сорвать его с обложки. На ковре стояла початая бутылка газировки, в кресле сопела трехцветная кошка, свернувшись калачиком.

— Надеюсь, Лена не обидится, когда мы ее найдем, — сказала Аня.

Турка продолжал корпеть над замком. Обидится, нет — какая разница? Сейчас главное открыть дневник, и если он поможет в поисках, то черт со всем остальным.

— У меня тоже такой был. В детстве записывала всякое. С феечками на обложке, а еще был с Наталией Орейро, но это в начальной школе. Что, никак?

— Щас… — прокряхтел Турка.

— У нас мальчишки таскали дневники, и один раз у меня украли так, но не смогли открыть.

Послышался треск, одна часть замка оторвалась. Турка схватил дневник за обложку, как будто рвал птице крылья в разные стороны. Опять треск, картон чуть смялся и замок вылез из него с «мясом». Турка не знал, что они найдут внутри, поможет ли дневник поискам, но его подстегивал лихорадочный азарт, и парень пытался чуть успокоить себя, чтоб не испытать сильного разочарования, если в записях не окажется ничего значимого.

Во всяком случае, они найдут там много личного. Правильно ли вот так показывать грязное белье Ане, постороннему человеку?

«Разве она посторонняя? Даже если в дневнике ничего не будет такого, она сделала для поисков Лены куда больше, чем ты».

— Молодец, — прокомментировала девушка. — Теперь всем приготовиться к интересному чтиву. Давай сразу, с конца. Ну-ка…

Две головы склонились над листами в клеточку. Анины пальцы с бордовыми ноготками перелистывали странички. Турка вглядывался в почерк: он его совсем не знал, но буквы разборчивые, хоть и чересчур округлые, витиеватые.

Они пролистали дневник от начала к концу, почерк зримо менялся. Первая запись в дневнике была сделана аж семь лет назад, датировалась восьмым марта двухтысячного года. Наверное, дневник Коновой подарили в школе, на женский праздник. Турка, само собой не помнил, что там дарили тогда девчонкам. Зато в памяти всплыло, что мальчиков с Днем защитника Отечества особенно не поздравляли, а официальным выходным двадцать третье февраля стало, когда Турка учился в четвертом классе. Ему не повезло, не перескочил из третьего сразу в пятый, как некоторые.

Первая запись вполне разборчивая, у Турки сейчас почерк гораздо хуже. Пацан вспомнил, что в начальной школе у них были «Прописи», и он ненавидел обводить по точкам птичек, зверушек, по сто раз подряд писать одни и те же буквы.

Собственно, до самого лета двухтысячного никаких записей не было. То ли Лена, как и многие дети, очень быстро охладела к новому занятию, то ли не происходило никаких «интересных моментов». Потом была запись про зоопарк:

Турка читал и не чувствовал, как его губы раздвигает улыбка. Аня осторожно высвободила дневник из его пальцев и пролистала к концу:

— Надеюсь, тут не только ее детские каракульки, — пробормотала Аня. — Нам нужно что-то более серьезное… Так, вот… И про тебя есть уже, ближе к концу.

— Где? — к щекам Турки прилила кровь, он чуть не выхватил из рук Ани дневник.

— Я не читаю, не волнуйся. Сам потом изучишь… В конце у нас даже подписано декабрь, но никаких дат нет. — Ее ноготок уткнулся в строчку, вот, здесь:

«сама не знаю, что хочу от жизни. Разрывает и одновременно подтачивает изнутри что-то, и куда-то гонит. Постоянно одно и тоже — надоело. Хочется ехать, и смотреть на дорогу, и чтоб все время шел дождь, и чтоб капли текли по стеклу, вот как мои слезы сейчас. Хотя чего я плачу? Я люблю его, люблю. Он меня, наверное, тоже. Хотя какая разница? Тетю это не вернет. Наверное, мне на роду написано, не иметь близких. Если кто-то появится, то я обязательно его потеряю, ха. Если из моей жизни исчезнет Артур, то дальше ходить, дышать, говорить — нет смысла. Хочу уехать, хочу, чтоб все изменилось, но».

Когда он читал эти строчки, даже дыхание перехватывало, а в груди разливался жар. Турка услышал грустный голос Лены, увидел ее густо подведенные глаза. Аня толкнула его в бок: