Ржавый что-то шепнул Верке. Я думал, она отвернется, ну или, там, врежет ему, но нет. Верка засверкала в темноте то ли зубами, то ли сережками, но в любом случае радостно.

«Они точно помирились!»

Я прямо возмутился.

«Хоть бы от фонаря отошли и не отсвечивали. Или они это специально?»

В общем, в голове у меня были одни только вопросы.

А Ржавый, как назло, вдруг резко повернул голову и посмотрел на наше окно. А там я. Еще и вроде как подсматриваю.

Я тут же отодвинулся от подоконника. Да на что там вообще смотреть?

– Ха-ха-ха! – Ржавый заржал на весь лагерь.

И Верка такая:

– Хи-хи-хи!

Сразу видно, сладкая парочка. Там, наверное, и мозг – один на двоих. У каждого по клеточке.

Я задернул штору и улегся на кровать. Думал, они сейчас явятся и еще полночи будут обсуждать Верку, Ваньку и еще кого-нибудь. Но их всё не было, и я незаметно уснул.

А потом резко проснулся от дикого крика. В комнате было темно. Я подскочил к выключателю и тут же врезался в кого-то бегущего мне наперерез. Это был Ржавый.

– Я за медсестрой. – Он включил свет. – А ты помоги там.

И только тогда я увидел Гнусика. Он лежал на полу, а Яшка, навалившись сверху, удерживал его изо всех сил. Гнусик вырывался и молотил по нему руками и ногами, как взбесившийся жук.

– Ма-а-ма! – ревел он. – Ма-а-моч-ка!

– Что стоишь, как бестолочь? – крикнул мне Яшка. – Помогай давай!

Я как-то сразу догадался, что надо делать. Подбежал и рухнул сверху на них обоих. Гнусик оказался сильным, как бык. От каждого его рывка мы с Яшкой подпрыгивали, как на батуте.

– Держи крепко, – еще громче заорал Яшка. – Иначе покалечится.

– Ма-а-а-ма-а-а! – визжал Гнусик.

Потом он как-то разом ослаб и затих.

– Всё, – выдохнул Яшка и как двинул локтем – из меня разом весь воздух вышел. – Слезай давай, чего разлегся, – буркнул Яшка. – Я тебе что, шезлонг?

Я скатился с него на пол. Ноги у меня дрожали так, словно я на спор пробежал стометровку.

Гнусик лежал без движения. Глаза у него были стеклянными, будто игрушечными. Я испугался, что мы его нечаянно придушили. Но он вдруг моргнул и жалобно пропел:

– Ма-а-ма. Ма-а-мочка.

В комнату вбежала медсестра. А за ней Ржавый с бутылкой воды.

– Давайте его на кровать, – велела медсестра. – Воду пока не надо.

Мы втроем кое-как подняли Гнусика с пола и перетащили на кровать.

– Ма-а-моч-ка, – твердил он, пока медсестра смазывала ему под носом какой-то гадостью. Запах от нее был – не передать какой. От гадости, не от медсестры. Эта как раз хорошо пахла. Какими-то цветами. Она вообще оказалась милой. Быстро сделала Гнусику укол и потом еще по голове его погладила.

– Пусть отдыхает, – сказала медсестра. – Если проснется, дайте ему попить. Пусть пьет как можно больше!

Она собрала свои прибамбасы в чемоданчик и пошла к дверям. Потом уже в самом конце обернулась и сказала:

– Вы молодцы. Настоящие товарищи.

Но не улыбнулась. А жаль. С улыбкой было бы лучше.

– Что-то тут душно, – сказал Ржавый, когда она ушла. – Давайте на улице посидим. Там беседка есть.

– Вы идите, а я с ним побуду, – сказал Яшка и сел на пол, рядом с кроватью Гнусика. Вид у него был просто фантастически невозмутимым. Как будто его током шарахнуло.

– Он теперь до утра проспит, – пожал плечами Ржавый. – Чего сидеть-то?

– Да так, на всякий случай. – Яшка зевнул. – Идите-идите. Если что, позову.

Ржавый с нахмуренным видом пошел к дверям. Я только сейчас заметил, что вся одежда на нем – шиворот-навыворот. И штаны, и кофта.

– Ну ты идешь? – Он резко обернулся. – Или спать?

– Иду, – сказал я, махнул Яшке и вышел следом за Ржавым из комнаты.

* * *

Духота стояла невыносимая. Вроде и ночь, а жарко было, как в тропиках. Мы сидели в беседке прямо возле корпуса и молчали. Ржавый изредка шевелился, а я вообще сидел без движения, как парализованный.

– У него так всегда на новом месте, – сказал вдруг Ржавый.

– Что? У кого? – Я вздрогнул от неожиданности.

– У Гнусика, – терпеливо пояснил рыжий. – Ты что, совсем тормоз?

– Я… э-э-э… нет. – У меня во рту была какая-то каша.

– Понятно, – сказал Ржавый и снова замолчал.

Я понял, что теперь моя очередь говорить, и сразу ступил на опасную территорию:

– А что с его мамой? Она умерла?

Ржавый закинул руки и с силой потянул себя за волосы. Так, словно хотел вырвать их с корнем. И сказал:

– Да жива она, что с ней сделается?!

Потом сплюнул и добавил:

– Она в психушке лежит.

– А чего лежит? – спросил я с придыханием. Я уже чувствовал, что сейчас услышу что-то ужасное.

– Больная она, вот чего. – Рыжий скривился. – Их папаша бросил, в другую семью ушел. Так у нее крыша и поехала. Она Гнусика в шкафу запирала, держала его там, как пальто какое-то.

Он вдруг сжал кулаки, как перед дракой. Засопел.

Честно говоря, я и сам был не прочь кому-нибудь врезать. Только пока не понял кому.

– Его в интернат прямо из больницы привезли, – просипел Ржавый. – Синего! Он там несколько недель лежал и всё равно приехал весь в синяках – так она его колотила. А потом еще и клей в рот налила, чтобы не кричал. Думала, склеит, а он чуть не задохнулся. Хорошо, что соседи услышали, милицию вызвали.

«Так не бывает, – сказал я себе. – Это всё выдумки».

Я вглядывался рыжему в лицо. Всё думал, вот сейчас, в последний момент, он не удержится и заржет или сделает еще что-нибудь мерзкое. Это же Ржавый – гад и врун, а Гнусику просто приснилось плохое. На самом деле его мама была учительницей, а потом просто умерла, как моя Фёкла.

Но он не заржал. Он просто сидел и смотрел, как больной и уставший кот. Помню, у нас один такой жил в подвале. Мы кормили его всем двором, пока баба Шура не вызвала службу отлова. Они приехали и забрали его с концами. Тоже, кстати, в учреждение.

Нет, Ржавый точно не врал. Это просто я – дурачок. Думал, в жизни нет ничего страшнее интерната. А оказывается, что-то есть. И это что-то – чей-то дом.

«А ты думал, один такой – несчастный?» – фыркнул Ржавый. Но не вслух, а так, всем своим видом.

Если честно, именно так я и думал. До этого момента.

– У Майки вон тоже мамаша с притона, – сказал я. Сам не знаю, чего я вообще про нее вспомнил.