что среди таких настроений Директории было не до принципиальности. Поэтому выяснять мотивы возвращения Бонапарта никто не стал. Забыв об египетской армии, все ему обрадовались - он и его ореол победителя Италии воскрешали столько надежд! Газеты описывали поистине триумфальные встречи, ожидавшие генерала во многих городах: «Все были как во хмелю. Победа, всегда сопутствующая Бонапарту, на этот раз его опередила, и он прибыл, чтобы нанести последний удар гибнущей коалиции». Директоры, поколебавшись, решили прислушаться к этим восторгам и заменили генералу путь на эшафот церемонией торжественного приема.

Республика, конечно, была спасена задолго до приезда Бонапарта - благодаря победам Массена и Брюна целостности Франции уже ничто не угрожало. Но прием, оказанный генералу, был настолько горячий… и настолько для него самого неожиданный, что Бонапарт быстро приободрился, отбросил опасения, обуревавшие его в первые дни после высадки, и с головой окунулся в парижские интриги, которые вёл в то время директор Сиейес, не скрывавший своего желания опрокинуть прогнившее правительство.

В целом, как и шесть лет назад после воцарения Робеспьера, дальнейшее развитие событий казалось непредсказуемым. Жить было страшно. Никто не чувствовал уверенности ни в чем. Даже для тех людей, которых ранее вдохновляли слова «свобода», «равенство», «республика», эти понятия стерлись, поблекли. Никто больше не желал разглагольствовать о патриотизме. Все хотели одного - «режима, при котором едят».

Год шел к концу. Да и век тоже. Заканчивалось восемнадцатое столетие. «Конец века» - вот что было у всех на устах. Будущее представлялось весьма туманным.

2

- Гляди внимательно, Филипп: я чуть потянул этот повод - и конь поворачивает влево. Потянул другой - Дьявол идет уже в другую сторону… Запомнил? Лошадь всегда направляется туда, куда смотрит ее голова.

- А быстло? А стобы ехать быстло, пап? - лепетал малыш.

- А чтобы ехать быстро, тебе, пожалуй, нужно причмокнуть. Лошадь услышит тебя и поторопится.

Филипп, сидя в седле впереди отца, был в восторге: ему впервые открылась прелесть верховой езды. Александр, одной рукой придерживая сына, другой управлял лошадью, попутно объясняя мальчику азы верхового искусства. В какой-то момент, спешившись, доверил поводья сыну:

- Ну-ка, попробуй сам. Держи поводья крепко, а я буду рядом, чтоб придержать коня.

Филипп, сосредоточенно сдвинув крохотные светлые брови, пытался оправдать доверие отца. Однако вид малыша, которому не исполнилось и трех лет, восседающего верхом на громадном и, как я знала, своенравном жеребце, обеспокоил меня, и я, высунувшись из коляски, запротестовала:

- Мне кажется, это уже чересчур, господин герцог. Я чувствовала себя лучше, когда вы сидели на коне вместе с сыном!

Смеясь, Александр снова вскочил в седло:

- Не будем волновать маму. Но кое-что у нас уже получается, не правда ли, Филипп?

- Я буду кавалелистом, лыцалем! - восклицал раскрасневшийся, гордый мальчик, не выговаривая половину букв.

- Никаких сомнений. Ты будешь отличным всадником, как все мужчины из рода дю Шатлэ.

Оглянувшись на меня, герцог добавил:

- И, конечно, как мужчины из рода де Тальмонов… как отец нашей мамы, знаменитый роялист.

Для маленького Филиппа нынешний день стал непрекращающимся праздником - никогда отец не играл с ним так много и увлеченно! Неделю назад Александру надрезали сухожилие, рука у него еще побаливала, но уже двигалась и не ограничивала игр с малышом. Пока мы ехали по лесу, мальчик вдоволь напрыгался с пеньков, и ему особенно нравилось, когда его ловил папа. Герцог поощрял эту забаву. Сам ставил сына на пенек повыше, говорил ему:

- Прыгай, малыш. Раз, два, три! - и ловил смеющегося озорника.

Филипп пытался взобраться на дерево. Александр подсаживал его вверх и давал возможность повисеть, держась руками за ветку, а сам стоял наготове внизу и подавал команду:

- Отпускай руки!

Мальчуган отпускал руки и летел в объятия отца, счастливый и довольный. Пару раз Александр помог ему взобраться на ветку ногами и постоять на суку, крепко обхватив ствол. Мы с мужем стояли внизу и удивлялись: надо же, как высоко забрался наш сынишка! Гордости Филиппа не было предела. Но мы прерывали упоение высотой и звали слезать.

- Расти, мой сын! Мужчина должен быть бесстрашным!

У Филиппа порозовели щеки, светлые кудри выбились из-под круглой бархатной шапочки, и я не могла налюбоваться им: так он походил на херувимчика! Подумать только, еще полгода-год, и навсегда исчезнет из его облика эта младенческая припухлость, эти перевязочки на белых ручках и тогда… будет у нас еще один сорванец, точь - в - точь как Жан, весь в ссадинах и царапинах!

Близняшки, в одинаковых амазонках из серой тафты и черных спенсерах, в жемчужно-серых шляпках с высокими тульями, украшенными перьями белой цапли, нетерпеливо ерзали на сиденье в коляске: позади нашей повозки были привязаны два шетлендских пони, езде на которых их этой осенью начал учить конюх Люк.

- Когда уже нам можно будеть на них сесть? - ныла Изабелла, изображая истинное страдание.

- Не только же Филиппу развлекаться, - обижалась вслед за ней Вероника.

- Девочки, еще немного терпения. Не пройдет и получаса, и мы выедем из леса.

- Ну а почему нам нельзя ездить верхом в лесу?

- В долине дорога будет ровнее и чище. Не так уж искусно вы держитесь в седле, барышни!

Александр повернул голову:

- Люк может повести пони под уздцы. Согласны, юные дамы?

Близняшек не пришлось просить дважды - после его слов их словно ветром сдуло с сиденья. На прогулке нас сопровождали шуаны из герцогского отряда, так как выезжать без конвоя в нынешние времена было слишком легкомысленно. Люк, спешившись и отделившись от них, помог Веронике взобраться на симпатичную низенькую лошадку шоколадной с пежинами масти. Изабелла, как более проворная, обошлась без посторонней помощи, оседлав своего вороного лохматого пони самостоятельно. Взяв животных под уздцы, Люк повел их вперед.

- Ну и, разумеется, я не позволяю пускать пони вскачь и перепрыгивать через бревна! - крикнула я напоследок, на миг залюбовавшись дочерьми. Большеглазые девочки, стройные и хрупкие, как оленята, столь грациозно покачивались в седлах, что не задержать на них взор трудно было бы и постороннему.

- Наконец-то! Конец скуке! - донесся до меня голос Изабеллы.

Я откинулась на подушки со вздохом облегчения: да, наконец-то! Наконец-то можно отдохнуть от нескончаемых детских разговоров и насладиться тишиной. Из-за беременности я быстро уставала. Кроме того, осенний день сам по себе был так хорош, что хотелось помолчать, полюбоваться, помечтать.

Все две первые декады октябрь почти ежедневно буйствовал дождями, холодным порывистым ветром,