Но почему же я тогда здесь, черт возьми!

– Так что, ты все подготовил к встрече? – Я слышу в его голосе оттенок беспокойства.

– Так вроде бы ты сам говоришь, что не надо.

В трубке раздается его нервный смех:

– Финн, давай-ка подготовим запасные пути, о’кей?

– Я понимаю, Колтон. Я просто прикалываюсь над тобой.

Хотя на самом деле нет, не совсем. Я хочу, чтобы мой бизнес оставался таким, как он есть, и «вариант Л-А» не нужно было запускать.

– Когда ты едешь? – спрашивает он, как будто эта дата не горит красным у него в мозгу. Как у нас у всех.

– На следующей неделе. – Я снова прислоняюсь к стене дома, потирая лицо. – Зачем я уехал так рано? Я мог бы быть там, чинить все это дерьмо и…

Он стонет:

– Господи, да хватит уже волноваться! Проведи как следует время с Анселем и Оливером, повеселись. Ты вообще помнишь, как веселиться, Финн? И ради нашего общего блага, пожалуйста, расслабься, когда поедешь в Лос-Анджелес.

Я чуть не спотыкаюсь, когда он говорит это, потому что, господи Иисусе, пресс у меня все еще побаливает после сексуального марафона с Харлоу.

– Вся эта дрянь никуда не денется и будет ждать твоего возвращения. Ты понял? Повеселишься?

Справа от меня довольно ветхое кирпичное здание, и, проходя мимо, я невольно заглядываю в окна. В отражении вижу себя и оживленную улицу, но внезапно я резко останавливаюсь, потому что там, внутри, вижу, как за столом сидит, уставившись в ноут и нахмурившись, Харлоу.

Веселье, говоришь, думаю я.

ХОСТЕС на невысокой ступеньке улыбается, когда я вхожу внутрь. Она очень привлекательная в этом своем пинап-прикиде, и я думаю, она отлично смотрелась бы на капоте винтажного крутого автомобиля. Ее фиолетовые волосы коротко пострижены и заколоты маленькими заколочками по бокам, в губе пирсинг, в носу тоже, цветные татуировки украшают обе руки. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы снова не набрать Колтону – эта девушка определенно в его вкусе.

– Я вон туда, – говорю я ей с улыбкой и показываю на столик, за которым сидит Харлоу, все так же одна, все так же уставившись в экран и внимательно изучая что-то, прокручивая страницы время от времени и снова возвращаясь к прочитанному.

Хостес улыбается мне в ответ и приглашает пройти внутрь, дает мне меню и подмигивает, когда я отворачиваюсь. Внутри темно и освежающе прохладно. Октябрь в Ванкувере бывает уже холодным, а в Сан-Диего жара, как будто лето только начинается. Вечное лето. Неудивительно, что все тут такие расслабленные.

Гладкие черные кушетки и диванчики стоят вдоль стен и создают маленькие зоны отдыха в передней части ресторана, а длинные, добротные столы и стулья размещены в глубине. Вообще помещение больше напоминает клуб, чем место, где вам подадут пиццу.

Харлоу сидит за длинным деревянным столом в углу. Она сегодня в какой-то желтой юбке, сидит, вытянув загорелые ноги в коричневых босоножках на стул напротив. Волосы она убрала и зачесала в узел, который кажется одновременно очень небрежным и очень сложным. А когда я подхожу к столу, то неожиданно испытываю удовольствие от того, что вижу маленький засос у нее на плече.

– Привет, мисс Вега, – улыбаюсь я.

Она подпрыгивает при звуке моего голоса и поднимает глаза, ее улыбка исчезает, а на лице появляется выражение удивления и… возможно, поражения.

– Финн…

Я, не дожидаясь, пока она отодвинет свой компьютер, сажусь на стул напротив нее.

– Пожалуйста, – говорит она сухо. – Присаживайся.

– Знаешь, мне кажется, я прямо слышал, как твои глаза закатывались, когда ты это говорила, – усмехнулась я. – Это талант.

К столу подходит официантка, и я бросаю взгляд на стол и вижу, что перед Харлоу стоит только стакан холодного чая.

– Мне то же самое. – Я подмигиваю, замечая, что Харлоу смотрит на меня.

– Ты планируешь остаться?

– А почему нет? Тут по крайней мере прохладно.

Она хмыкает в ответ – шея ее вспыхивает, но она старательно делает вид, что между нами ничего не было, что это не ее я связывал и трахал три дня назад, и снова смотрит на экран.

– Сколько у тебя есть времени? – спрашиваю я.

Она качает головой:

– Я никуда не тороплюсь.

Я изображаю, что смотрю на свои часы:

– Не хочу показаться грубым…

– Вот уж в это верится с трудом, – перебивает она меня.

– Но разве у тебя нет работы?

– Есть. – Харлоу смотрит больше на экран, чем на меня. Глаза у нее по-прежнему опущены, и маленький кулончик у нее на груди чуть колышется с каждым вздохом. Слишком легко сейчас вспомнить, как она выглядит, лежа на спине, когда на ней нет ничего, кроме этого кулончика и веревок на груди…

Хватит, Финн, сосредоточься.

– Тогда разве ты не должна быть в офисе? Или обедать с какими-нибудь коллегами?

Она медленно закрывает компьютер:

– Не сегодня.

– Почему?

Ее определенно все больше раздражают мои вопросы, и это, честно говоря, меня только больше раззадоривает.

– Потому что сегодня я не работаю. Моя мама плохо себя чувствует. И я просто ищу кое-что.

– Так, а когда ты работаешь, что именно ты делаешь? – интересуюсь я.

– Я стажер на NBC.

Я снова демонстративно смотрю на часы – на этот раз более выразительно, чем в первый, чтобы удостовериться, что сейчас час двенадцать дня, вторник и что она сидит в кафе, глядя в свой ноут и играя в телефон, в рабочее время.

– На полставки, – уточняет она. – Я работаю около двенадцати часов в неделю.

Двенадцать?!

На мое более чем удивленное выражение лица она хмурится:

– Что?

– Бесплатно?

– Ста-жер, – повторяет она, произнося это слово по слогам, словно пытаясь мне помочь понять его. – Я хочу работать в киноиндустрии, но с чего-то же надо начинать. А NBC находится здесь, у нас.

– Понятно. Значит, ты носишь кофе и все такое.

– Иногда.

– И это тебя устраивает? Ты же дочка знаменитой актрисы и крупного голливудского воротилы. А они устроили тебя на должность девочки с кофе?

Я серьезен только отчасти. То есть мне, конечно, действительно интересно, но если говорить честно, она и вправду очень забавная, когда злится.

– Это не все, что входит в мои обязанности. – Она улыбается мне с удивительной самоиронией. – Хотя на самом деле да, им нравится заставлять меня делать грязную работу из-за того, кто мой отец. Я работала у него на съемках сколько себя помню и знаю, наверное, про то, как делается кино, побольше большинства тех, на кого сейчас работаю. Но папа всегда говорил мне, что самой первой моей задачей в работе будет заслужить уважение смирением, чем я, собственно, и занимаюсь, как мне кажется. Но так будет не всегда.