Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Приезжий, который вон, у Людки поселился, одинокий, нестарый ещё, а на Людку-то и никакого внимания! А она, сам знаешь, девка справная! Людка ему всё авансы делает, а он — будто слепой. Вот странно это. А остальные — что? Всё как обычно. А вот лет двадцать назад, помнится...
Прежде чем Антонина Петровна погрузилась в воспоминания, участковый ретировался.
Чернов мельком видел высокого тощего горожанина в очках, поселившегося у Людки, и проблемным он не казался. Обычный молодой мужчина лет тридцати пяти.
В голове возникли фразы из американских сериалов: “субъект — белый мужчина, от тридцати до сорока пяти лет”, “интеллект выше среднего”, “профессия позволяет ему ездить по стране”.
Ерунду, конечно, в этих сериалах показывают, но вот же он — гражданин нужного возраста, в очках, в разъезде. То есть в отпуске, конечно, но кто его знает? Да и от Людки нос воротить — это ж каким извращенцем надо быть, а?!
Чернов уже не мог успокоиться: надо срочно проверить этого гражданина.
Участковый почти побежал к Людкиному двору. Хозяйка полола морковь во дворе, и на вопрос: где постоялец? — кивнула на дом. Выглядела она расстроенной и, кажется, даже заплаканной. Чернов решил, что если этот субъект позарился на бельё Людкино, быть ему, этому извращенцу, битым!
Он ворвался в дом без стука, надеясь застать субъекта на чём-нибудь откровенно непростительном.
Извращенец оказался не один.
— Ой! — испуганно сказала незнакомая светловолосая девушка. — А вы кто?
— Кхм, Чернов Евгений Дмитриевич. Участковый, кхм. Присматриваю тут... за всем. А вы кто будете, гражданочка?
— Это моя жена, Юленька, — растерянно сказал субъект, поправляя очки. — Только что приехала.
Девушка кивнула:
— Я мужу зонт привезла — дождь же обещали на выходных. А что случилось?
Чернов посмотрел на встревоженную девушку, перевёл взгляд на озадаченного городского и смущённо пробормотал:
— Ничего. Добро пожаловать, Юлия! Если что — обращайтесь.
И вышел.
— Людок, ты чего невесёлая?
— Женатый он, — процедила Людка, с досадой бросив под ноги кустики лебеды, — любит он её! А я-то и сырничков ему, и бабушкиного варенья, и платье с лямочками! Эх!
Чернов оставил Людку жаловаться на горькую судьбу морковным грядкам, вышел за ограду и уселся на скамейке у забора.
Так, надо признать, что следствие пошло по ложному следу: субъект внешне ничем от обычных людей не отличается, повадками тоже. Иначе давно бы кто-нибудь участковому нажаловался: не пенсионерки, так дети или кто из мнительных мамаш.
Раз со стороны его не опознаешь, надо влезть в его разум. Надо мыслить как преступник!
Чернов зашёл к себе за биноклем, вышел во двор, огляделся и вскарабкался на высокую берёзу, растущую за домом. Лишь бы не увидел никто, а то народ глазастый: что не надо — всё подмечает. Лучше б извращенца высматривали!
Чернов взмок, не сколько от усилий, сколько от волнения, перевёл дух и, умостившись на широкой ветке, приник к биноклю. Тут и там висели простыни, наволочки и полотенца. Всюду виднелись детские вещи. А кое-где и бельё.
Итак, что будет делать бельевой вор? Выберет красивую девушку, до белья которой сможет дотянуться!
Чернов огляделся: ага, вот дом, который на всё лето сдали двум городским красоткам. Те поддались общему порыву и вывесили всё свежевыстиранное во двор.
Участковый ещё раз поглядел в бинокль, чтобы точно установить, где висит нижнее бельё — почти за домом, там, где глухой забор. Дотянуться до кружевных богатств можно, если пролезть в дыру в заборе — одна доска там “гулящая”. Видно, временные хозяйки не в курсе.
Чернов слез с дерева и, воровато озираясь, подошёл к забору. Протиснулся в дыру — и тут же был атакован грозным стражем. На него со звонким лаем налетела собачка меньше форменной зимней шапки размером.
— Тихо ты! — цыкнул Чернов.
Собачка не унималась.
— Эй, Коричка, ты чего? — послышался женский голос со стороны веранды.
Чернов представил, как его поймают тут, возле верёвок с трусами, и ломанулся в дыру.
— Да кошку, наверное, увидела, — ответил другой женский голос.
Застрявший в дыре Чернов как мантру повторял: “Я кошка, я кошка, я кошка!”
Собачка, кажется, поверила, — и вцепилась в лодыжку.
Чернов, отчаянно ругаясь про себя, дёрнулся изо всех сил — и оказался за забором. На форменных штанах зияла прореха, оставленная торчащим в заборе гвоздём, носок попорчен мелкими, злыми зубами. Зато не поймали.
Почти не трясущейся рукой он поправил доску и, пригнувшись, торопливо зашагал домой. И как у извращенца нервов на всё это хватает?
Нет, так дело не пойдёт. Тут он, Чернов, погорячился.
Он зашёл домой, переоделся и решил, что надо действовать прямо.
...Чернов отошёл и полюбовался собственноручно написанным объявлением, приклеенным на дверь деревенского клуба:
“Закопавший кое-что под берёзой! Позвони по номеру... и всё закончится благополучно. Если нет, то всё твоё добро уйдёт куда следует. И тебе не поздоровится! Времени тебе до 10.00 утра!”
Позвонит — посмотрим, как с ним быть. А не позвонит — отправится мешок на экспертизу. И поглядим ещё: затаится извращенец или скоренько соберёт вещички и сбежит обратно в город.
В девятом часу Чернов по привычке любовался окрестностями, сидя на крыльце с чашкой чёрного крепкого чаю.
Калитка вдруг приоткрылась, и во двор заглянула городская дамочка. Кажется, из двенадцатого дома. Дамочка была в неприлично облегающей розовой маечке и чёрно-розовых шортиках. Впрочем, как Чернов успел заметить, она всегда так выглядела. Всегда на бегу, с каким-то умным браслетом и наушниками без проводов.
Чуть задыхаясь, гостья заговорила, продолжая бежать на месте:
— Здрасьте, вы же участковый?
— Да, а вы, гражданочка, кто будете?
— Смирнова Инна, — она пробежала к крыльцу и обратно. — И у меня, гражданин участковый — вас так называют? Я не знаю просто... ну в общем, у меня жалоба! Мало того, что я на вашей деревенской сметане два килограмма набрала, так ещё у вас в деревне завёлся извращенец! И наглый!