На этой неделе капельницу ей делали медсестры, и я не видела Салли, пока не отправилась домой. Она сидит на парковке с капельницей и курит сигарету, рядом — высокий угловатый мужчина с короткими светлыми волосами, в круглых очках.

― Эй, док! Это Энди. Энди, это ассистент профессора, главный отравитель.

Я иду через парковку, чтобы поздороваться. Салли ждет, когда прокапает физраствор («Это чистит мои почки, так что я знаю, что польза есть!»), потом Энди заберет ее домой. Он выглядит уставшим и расстроенным. По сути, он выглядит больным. Если бы Салли не была лысой и с капельницей в руке, ее можно было бы принять за здоровую.

На протяжении следующих четырех месяцев Салли продолжала проходить курс химиотерапии каждые три недели. Ее сильно рвало, но она приходила с улыбкой и размышляла о том, как другим людям, должно быть, еще хуже, чем ей сейчас. Она принимала стероиды для подавления тошноты, из-за чего у нее округлились и порозовели щеки. Она светилась. Энди, в свою очередь, похудел и стал похож на призрака. Я была готова к тому, что в следующий раз увижу его с капельницей в руке.

Отрицание проблем со здоровьем может здорово потрепать нервы близким и еще сильнее ухудшить состояние пациента.

А затем лечение Салли прекратилось. Иногда медсестры встречали ее в клинике и передавали мне, что у нее все хорошо. Она отправила нам открытку из Греции: «Привет, команда отравителей! Я же говорила, что сделаю это, так вот. Я не могу устоять на доске для виндсерфинга, но каяк[20] — это нечто!!! Продолжайте в том же духе. Салли и Энди ХХХ». Я перестала следить за ее прогрессом, вернувшись в хоспис и закончив работу над исследовательским проектом, но часто вспоминала о ней, когда встречала пациентов, которые расценивали свои болезни как меньшее из зол. Отрицание поддержало ее в сложном испытании.

С тех пор прошло два года. Направление из хосписа, где лечилась Салли, застало меня врасплох: она сменила фамилию после замужества. Врачи из отделения пластической хирургии попросили моего совета в лечении молодой женщины с обширной меланомой. Они беспокоились, что она не осознает всей серьезности ситуации, и пытались понять, следствие ли это нарушений работы мозга или психологического механизма отрицания. Глава хосписа отправил меня к ней.

Врач отделения пластической хирургии рассказал, что у их молодой пациентки была чрезвычайно обширная меланома, жить оставалось всего несколько недель. Ее пах был испещрен раковыми образованиями, которые вырывались через хирургический разрез, появившийся после операции по удалению воспалившихся лимфатических узлов. Опухоль паха провоцировала опухание всей ноги. Множественные образования в легких, как показывал рентген, увеличивались с каждой неделей, а в печени почти наверняка росли с такой же скоростью.

— И все же, — вздохнул он, — похоже, она не слышит ни одного слова, когда мы говорим ей об этом. Она просто отвечает, что это инфекция, и химиотерапия излечит ее. Я никогда не встречал ничего подобного. Мы просто не знаем, как с ней разговаривать.

Он пригласил меня пройти с ним в палату, чтобы познакомить с пациенткой.

Еще издалека я увидела ее незабываемую сверкающую гриву и узнала до того, как она поняла, кто я. Ее лицо распухло от высоких доз стероидов; на правой ноге был компрессионный чулок, а оставшиеся четыре пальца, опухшие, блестящие и смущающего фиолетового цвета, торчали из эластичной манжеты. Бледный и худой Энди сидел рядом, стареющий, как портрет Дориана Грея, пока она сияла внутренним светом, несмотря на ужасную болезнь.

― Ну, док! Давно не виделись! Какой сюрприз!

Это она мне, — подумала я с тревогой.

― Ну, у нас были сложные времена с тех пор, как я видела вас в последний раз, — объявила она. — Смотрите! Мы с Энди поженились!

Она подняла левую руку, чтобы я увидела помолвочное и обручальное кольца — роскошное переплетение украшений, явно сделанное на заказ. Итак, этот план ты осуществила. Я была рада, что она успела исполнить часть своих желаний.

― Но есть маленькая незадача с этой меланомой, — продолжала она беззаботно. — У меня несколько лимфатических узлов в паху, и в них есть меланома, поэтому мне может понадобиться небольшая доза химиотерапии. Но в ране есть инфекция. И вы знаете, — она заговорщически посмотрела на меня, — что химиотерапию никогда не начинают, если есть ошибка на борту, поэтому я жду, чтобы инфекция сначала прошла. Это заставляет мою ногу немного опухать. Но я справлюсь. Вы же знаете, я всегда справляюсь. Вы пришли по поводу химиотерапии?

Она остановилась, чтобы отдышаться. Энди посмотрел на меня широко открытыми глазами, как и врач отделения, явно заинтригованный тем, как я собираюсь справиться с ситуацией.

Это был все тот же механизм, который ранее помогал Салли справляться с трудностями: нивелировать сложности, акцентировать внимание даже на незначительных положительных моментах, делать вид, что все будет в порядке, строить планы на будущее. Она будто была не в курсе истинного положения дел, но единственный взгляд на Энди дал мне понять, что он знает об ухудшении ее состояния и неприятии этого своей женой.

Что будет, если я скажу «хоспис»? — подумала я. — Найдет ли она ответ? Будет ли шокирована? Попросит ли меня уйти? Разрушится ли ее отрицание? Как, в конце концов, с этим бороться?

― Поздравляю со свадьбой, — начала я. — Кажется, с тех пор, как мы в последний раз виделись, многое произошло. Вы вышли замуж, я сменила работу...

― Вы больше не доктор? — спросила она удивленно.

― Я теперь другого рода доктор. Старый добрый профессор Льюис до сих пор ищет лекарство от рака и, надеюсь, найдет. Я помогаю пациентам справиться с такими непростыми симптомами, как головная боль, тошнота, одышка. Все, что ухудшает самочувствие.

― Так у меня есть ВСЕ эти симптомы! — почти взвизгнула она, возможно, не сдержавшись из-за стероидов или нервов, когда я слишком близко коснулась ее проблем.

― Тогда, может быть, я смогу вам помочь, — сказала я.

Энди, стоя позади нее, мягко кивнул; доктор отделения бросился прочь, чтобы ответить на пейджер.

Когда я спросила, что, по ее мнению, составляет основу проблемы, она ответила уверенно и без колебаний:

― Все дело в этой инфекции.

― Вы когда-нибудь задумываетесь о том, хотя бы на долю секунды, что это может быть что-то более серьезное? — мягко спросила я. О, это похоже на очень тонкий лед...

― Конечно, нет — у меня есть планы! — ответила она спокойно и без запинки. — Я поправлюсь. Я выиграю. Я не глупая и знаю, что это рак. Но как только инфекция исчезнет, я пройду химиотерапию и смогу его победить. Потому что пришло время завести маленьких рыжеволосых детей. Я не молодею! И Энди тоже.