– Я имел в виду апоплексический удар.

– Но…

– Да вы не волнуйтесь, все будет в лучшем виде. Кстати, вы получите двойной гонорар против того, который получили ранее.

Гуттентаг крякнул. А потом решительно заявил:

– Я не стану касаться труп…

– О чем вы говорите! Вам надо будет только указать место, все остальное я организую.

– Хорошо. Я соглашайсь. Когда ми ехать Лион?

– Да хоть сейчас.

– Поезд нынче уже нет. Ми поедем завтра. Но… Я немножко должен отель. Всего тысяча франк… Я не могу ехать не платив, хозяин будет звать полицай, меня будут искать, это же нам не нужно?

– Да о чем разговор! Я оплачу все ваши долги, – выдавил из себя улыбку Кунцевич.

«Это же триста рублей! Черт бы побрал этого Давыдова с его гутенморгеном! Зачем мне это надо?» – причитал в душе коллежский секретарь. Вслух же он спросил:

– В котором часу поезд?

– В пять пятесят утра.

– Собирайтесь, завтра в четверть шестого я заеду за вами на извозчике.

– А деньги?

– Ну не буду же я носить с собой такую сумму! Сегодня сниму с текущего счета и завтра все оплачу, не извольте волноваться.

Гуттентаг выбрал в качестве средства передвижения роскошный средиземноморский экспресс, билеты на который стоили вдвое дороже, чем на обычный курьерский поезд. После того как билетный кассир дал на сдачу со стофранковой купюры только две двадцатки, Кунцевич вспомнил все польские ругательства. Зато приехали быстро – дорога заняла чуть более восьми часов. Устроив попутчика в отеле «Англетер», коллежский секретарь помчался в полицейское управление.

Но лионский Сommissaire central и слушать не хотел Мечислава Николаевича:

– Это невозможно, месье Кунцевич, никак невозможно. В нашей Республике свято чтутся и исполняются принципы демократического судопроизводства. А то, что вы мне предлагаете, этим принципам не соответствует. Это варварство какое-то!

– Вы полагаете, ваше превосходительство, что изобличить убийцу варварство?

– Господи, с чего вы это взяли? Вовсе я так не полагаю.

– Убийца, ваше превосходительство, должен сидеть в тюрьме. И мне абсолютно неважно, как я его туда посажу.

Комиссар встал со стула:

– Ну разумеется, убийца должен сидеть в тюрьме, с этой частью вашего постулата может поспорить либо дурак, либо сам убийца. А вот со второй частью вашего утверждения позвольте не согласиться. Процедуру привлечения к ответственности за преступления человечество усовершенствовало всю свою историю. Великие умы ломали головы над тем, чтобы уголовный процесс, с одной стороны, был надежным механизмом защиты общества от преступников, а с другой – защищал человека от произвола и незаконного осуждения, от судебной ошибки. А вы что предлагаете? Отказаться от этого? Кодекс – в печку? Зачем же тогда его писали? Нет, милостивый государь, для меня, конечно, важно, чтобы вор и убийца сидел в тюрьме, но не менее важно и то, как я его туда посажу. А иначе… чем мы лучше их будем иначе? Вот был у нас такой Робеспьер. Он, как и вы, считал, что цель оправдывает средства. Знаете, как он кончил?

– Знаю, историю в гимназии изучал, – пробурчал коллежский секретарь, на которого речь комиссара, по-видимому, не произвела никакого впечатления. – Но в моем случае ошибки быть не может. Ведь не я же труп в могилу уложу, чтобы Гуттентага в тюрьму посадить! Он сам нам место покажет! Добровольно, без принуждения! Какой же это произвол, какое варварство? Да и оформим мы все в строгом соответствии со всеми вашими уложениями.

– Да, но он же не будет знать!

– Почему не будет? Как только тело откопаем, так сразу ему и расскажем. А если вы не согласитесь, ваше превосходительство, это дело так и останется неоткрытым. Безутешная мать не будет знать, где лежит тело ее сына. Она даже не сможет поплакать на его могилке. Вам что важнее – чувства матери или этот пруссак, который приехал в вашу страну с подложным паспортом и убил здесь человека?

Кунцевич разглагольствовал еще битых полчаса. Все это время француз сидел, сцепив пальцы рук и упершись в них подбородком, бормоча что-то себе под нос. Мечислав Николаевич мог расслышать только «барбар, барбар».

Когда коллежский секретарь закончил, комиссар поднял голову:

– А, черт с вами, в конце концов, это русско-прусское дело, и граждан Республики оно не касается. Я согласен!

Гуттентаг лежал на кровати одетым и безмятежно посапывал. В дверь постучали. Немец вздрогнул, открыл глаза и хриплым спросонья голосом крикнул:

– Входить, я не запираль!

Дверь отворилась, и в номер вошел Кунцевич в сопровождении мужчины, который держал в руках медицинский саквояж.

– Месье Гесслер, разрешите представить вам месье Пинеля – это доктор, который любезно согласился осмотреть тело и дать нужное нам заключение. – Мечислав Николаевич подмигнул. – У доктора своя лечебница, в которой есть прозекторская, куда мы и поместим труп, чтобы на него не смотрели лишние глаза. – Кунцевич подмигнул еще раз. – Не так ли, доктор?

Врач молча поклонился.

– А теперь прошу вас поторопиться, мы будем ожидать внизу, у экипажа, – сказав это, коллежский секретарь вышел из номера. Доктор последовал за ним.

Когда Гуттентаг спустился на улицу, то увидел у отеля четырехместную карету. Кунцевич и доктор уже были внутри. Рядом с ними сидел какой-то просто одетый малый, еще один примостился рядом с кучером.

– А это кто? – спросил немец, устраиваясь поудобнее на сиденье.

– Вы копать не собираетесь, а мы с доктором уж и подавно. Эти господа любезно согласились нам помочь, – ответил Мечислав Николаевич. – Да вы не переживайте, люди абсолютно надежные. Ну-с, господа, в путь! Показывайте дорогу, милостивый государь.

Ехали больше часа. Карета покинула пределы города и покатила по шоссейной дороге, идущей в сторону Вьена. Километра через три Гуттентаг приказал свернуть на грунтовку, ведущую в лес. Не успели лошади пройти и пятисот метров, как немец потребовал остановиться.