– Да… – растерянно согласился чиновник.

– Штаб-офицер для поручений Главной квартиры его величества[15] полковник князь Таланов. У его высокопревосходительства господина командующего есть к вам несколько вопросов относительно дела шталмейстера Давыдова. Не изволите ли проехать со мной?

Когда через несколько часов Мечислав Николаевич вышел из особняка на Захарьевской, от депрессии не осталось и следа – он был бодр и полон сил.

Санкт-Петербург, октябрь 1901 года

В квартире на Большой Морской пахло лекарствами, бинтами и смертью.

Чулицкий подошел к двери и с помощью горничной стал надевать пальто. Рядом стоял доктор.

– Неужели ни одного шанса? – тихо спросил начальник сыскного отделения.

– Какое там! Я удивляюсь, как он до сих пор жив с такими ранениями. День, максимум два и… – Врач поднял глаза в потолок.

Горничная закрыла лицо руками и быстро убежала.

– Кто в него стрелял, известно? – полюбопытствовал эскулап.

– Он много врагов себе за десять с лишним лет службы нажил… Ищем. Ну, до свидания. Как… когда это случится, телефонируйте, не сочтите за труд.

– Всенепременно.

– К вам дама, ваше превосходительство, – доложил Давыдову лакей и протянул визитную карточку с золотым обрезом.

«М-ль Елизавета Бельская. Актриса», – прочитал шталмейстер на куске картона. Никаких иных сведений на карточке указано не было.

– Бельская… Бельская, – задумался генерал, – что-то не припоминаю. Впрочем, проси.

В кабинет вошла изящно одетая барышня лет двадцати пяти, лицо которой скрывала черная вуалетка.

– Чем обязан, мадемуазель? – спросил Василий Ильич, поднимаясь.

– Я – Елизавета Павловна Бельская, близкая знакомая Мечислава Николаевича Кунцевича, – сказала дама, поднимая вуаль. – Вы же изволите его знать?

– Да, да, конечно… Читал в газетах… Такое несчастье, мадемуазель. Как здоровье Мечислава Николаевича?

Госпожа Бельская без приглашения села на кушетку и зарыдала.

Генерал растерялся:

– Ну, ну, голубушка, что вы, что вы? Успокойтесь! Капитон, – позвал он лакея, – принеси воды!

Барышню удалось успокоить только минут через десять. Наконец она перестала плакать, высморкалась в шелковый платочек и им же стала вытирать растекшуюся под глазами тушь.

– Никакой надежды, ваше превосходительство. Смерть может наступить в любую минуту. Может быть, даже сейчас, когда я здесь. – Из глаз дамы опять полились слезы. – Он просил, он очень просил вас приехать к нему. Не откажите, ваше превосходительство, умоляю вас, умоляю!

– Мне приехать? Но я едва знаком с Мечиславом Николаевичем… Мы виделись всего пару раз, да и то по служебным делам. Зачем я ему понадобился? – недоумевал шталмейстер.

– Не знаю, ах, не знаю, но он очень просил. Исполните последнюю волю умирающего, ваше превосходительство, прошу вас, ради всего святого!

Бельская бухнулась на колени.

– Вы что, встаньте, немедленно встаньте. – Генерал стал поднимать артистку. – Хорошо, хорошо, я приеду.

– Я прошу вас ехать немедленно, каждая секунда дорога!

Кунцевич лежал, укрытый до подбородка одеялом. Голова у него была перебинтована, поэтому генерал мог увидеть только глаза, нос и усы умирающего. Когда шталмейстер вошел, кончики усов дернулись.

– Пришли, не побрезговали, – едва слышно проговорил коллежский секретарь. – Прошу садиться, – скосил он глаза на стоявший у кровати табурет.

Генерал расправил фалды сюртука и сел.

– Вот так вот, ваше превосходительство, помираю.

– Кто это вас?

– А бог весть, врагов-то у меня много. Коллеги сыщут, если повезет. Не по вашему указанию часом?

– Что вы сказали? – напрягся Василий Ильич.

– Я говорю, не вы ль это попросили меня ухандокать?

– Я? Я понимаю ваше состояние, милостивый государь, но слушать всякий бред не намерен. – Генерал поднялся.

– Не обижайтесь, ваше превосходительство, не обижайтесь, и меня, умирающего, не обижайте. Я ж не так просто говорю, я на то основания имею. Там, на тумбочке, папка лежит, не сочтите за труд, прочтите там один документик, он небольшой.

– Никаких ваших документов я читать не намерен! – сказал Давыдов, возвысив голос.

– Очень прошу, ваше превосходительство, тем более документ этот как до вас, так и до вашего погибшего сына прямое касательство имеет.

Шталмейстер покачал головой, но взял с тумбочки папку и вытащил из нее несколько листов бумаги. На верхнем было написано: «Procès-verbal d’interrogatoire»[16].

– Что это? – спросил генерал, доставая очки.

– Это допрос некоего Георга Гуттентага, убийцы вашего сына, ваше превосходительство. Он утверждает, что убил его по вашему указанию.

– Я слышал про этого проходимца. Понятия не имею, кто он.

– Прочтите, господин генерал, не сочтите за труд.

Шталмейстер водрузил на нос очки и стал читать, шевеля губами, – видимо, с трудом разбирал французский: