Никто не охранял клетку с Мелисандром. Только скаты облепили верхние прутья, как глазастый, склизкий потолок. Увидев меня, Кес хотел было издать радостный вопль, но указательный палец возле губ стал ему предостережением.

Клетка с пленником покоилась во внутреннем дворике подводного дворца. Ростры затонувших кораблей стояли здесь на постаментах, как скульптуры, и их гордые лица, казалось, искажены ужасом, а не былым триумфом первооткрывателей. Вместо зарослей сирени и шиповника росли диковинные водоросли всех цветов радуги, чьи длинные языки с жадностью облизывали покосившуюся декоративную колоннаду. Мелкий белый песочек был покрыт ракушками, а скамьи для гуляющих затянула тина.

Мелисандр не скучал: прямо перед его клеткой высились информационные стенды с вариантами прогулочных маршрутов по Рамбле. Ого. Значит, и сюда добираются туристы?

— Это Ол'эн. Он поможет нам сбежать. Пожалуйста, следуй его указаниям.

— Быстро же ты находишь себе поклонников! — не в тему хохотнул Мелисандр, когда Шлэйла, легонько поклонившись, начал отпирать замок.

Мы снова двинули тихими проулками центрального квартала. Сначала шел Ол'эн, потом потом его рыбы, потом, осторожничая, по стеночке кралась я. Мелисандр замыкал шествие, сообщив, что лучше он будет всю дорогу любоваться моей задницей, чем я его.

Из этой второй подряд гендерной шутки я сделала единственно возможный вывод: когда господину Кесу страшно, он юморит на уровне дурного студента.

Мы шли уже очень долго, когда я поняла, что давненько не слышу никаких комментариев и шорохов за спиной…

— Ол`эн! Мелисандр пропал! — паническим шепотом окликнула я нашего провожатого. Снова упакованный в свой треугольный капюшон, Шлэйла обернулся. Окружавшие его рыбы вытянулись длинной стрелой и устремились в темный арочный проем сзади справа.

— Он сбежал от нас? Или его поймали? — я почувствовала, как на шее у меня забилась тонюсенькая жилка. То ли из-за волнения, то ли кислородная маска начала сбоить.

Ол`эн неопределенно пожал плечами и замер, прислушиваясь. Потом вдруг зажал ладонью рот, испуганно вытаращил глаза, сдавленно застонал и широко, страшно замахал руками, разворачиваясь и показывая, чтобы я бежала за ним.

Раздался звук далекого рога. Вода подхватила его, отбросила на стеклянный купол дворцового квартала, усилила и исказила. От вибрирующих незнакомых нот по спине побежали колючие мурашки.

Прахова, прахова Рамбла.

Спотыкаясь, я неслась за Шлэйлой, который показывал какие-то рекордные скорости бега под водой. Темный плащ лодочника развевался за ним, напоминая чернила осьминога, и удаляющейся тревожной кляксой не давал мне сбиться с пути. Вода мутнела. Не выдержав и обернувшись, я увидела, что из-за поворота появился табун эх-ушкье. Это из-за него воду заволокло так, что ни одна маска не спасет твои легкие.

Вот это попали! Суслик, кобылка Кадии, всего лишь на четверть морская лошадь — и то вселяет такой страх, что ночью мимо пройти поостережешься. А уж настоящие эх-ушкье — истинная беда. Они предоставляют жертве широкий спектр возможностей: быть разорванной острыми зубами, затоптанной стальными копытами, удушенной из-за филигранно высчитанной хватки плоских премоляров… Сказки гласят, что эх-ушкье могут одним метким ударом выбить человеческое сердце — это четвертая опция, для гурманов. Но будь я проклята, если меня радует подобное разнообразие.

От табуна отделился, выдвигаясь на корпус, один конь. Он был еще чернее, чем собратья, еще крупнее и яростнее. Я споткнулась, заглядевшись, и упала на колени. И без того небольшая фора исчезла. «Что ж, — с горькой усмешкой подумала я, — «Видимо, меня ждет смертельное меню под номером два…».

Умирать — так с честью.

Не помню, кто и когда вбил в меня этот простой завет. Было ли то в школе, когда мы всем классом анализировали рыцарские кодексы на уроках хорошего тона? Или еще раньше, в глубоком детстве? Неужели что-то такое лейтмотивом звучало в маминых колыбельных, которые она, позевывая после суматошного дня при Дворе, нежным голосом пела мне перед сном? Может, мы говорили об этом с Кадией и Дахху на предзакатных пикниках у камня Мановений? Или Полынь — не говорил, нет, — но думал о чем-то таком, вступаясь за меня перед Ходящими, и думал так громко, так отчаянно, что я подслушала ненароком?

Не поднимаясь — на это не оставалось времени, — я развернулась, чтобы достойно встретить смерть от табуна эх-ушкье.

Водяные кони были огромными. До меня им оставался прыжок или два, и они полностью заслоняли далекий свет размытого акварелью солнца.

На вырвавшемся вперед вожаке кто-то сидел. Когда я малодушно зажмурилась, ибо копыта были прямо надо мной, этот кто-то силком схватил меня за шкирку и закинул на эх-ушкье.

— Классная лошадка, да?! — возопил Мелисандр, оборачиваясь.

Бултыхаясь на галопирующем коне лицом в седло, вцепившись в упряжь что есть сил, чтобы не слететь обратно, я не могла ему ответить. А хотелось.

Наконец, мне удалось обрести если не равновесие, то хотя бы стабильность.

— Остановись! Я хочу сесть! — заорала я. Кожаное седло, к которому я все еще прижималась, сильно глушило это панические вопли.

— Не слышу-у-у-у! — беззаботно отозвался Мел, подхлестывая эх-ушкье. И вновь затрубил в устрашающе длинный изогнутый рог, который успел где-то надыбать. Там же, где и коня, видимо…

Придурок.

Еще немного доморощенной акробатики, и я, едва не визжа от ужаса, все-таки умудрилась принять сидячее положение.

Мы так и неслись, во главе табуна, стремительно удаляясь от центра Рамблы. Аккуратные домики блёсен становились ниже, потом — реже, потом и вовсе стали перестали попадаться.

— Где Ол`эн?! — рявкнула я на ухо Мелисандру, сидящему передо мной. Сжав саусберийца руками, что есть силы, я чувствовала, как быстро и, казалось, ликующе бьется сердце патологоанатома в этой скачке.

— Не знаю! Кого это заботит!

— Это меня заботит! Возвращаемся за ним!

— Дура, что ли?

Мелисандр с силой дернул поводья на себя. Я подумала, что он хочет остановить красноглазого вожака эх-ушкье и, спешившись, устроить со мной разборку в лучших традициях разбойничьих кварталов. Наверное, Мел так и планировал — судя по удивленному возгласу, вырвавшемуся из его груди.

Но эх-ушкье на то и водяные лошадки, а не донные. Вместо того, чтобы затормозить, наш конь продолжил скакать. Но уже не вперед, а вверх, каким-то волшебным образом отталкиваясь копытами от пустоты.

Пять минут спустя мы вынырнули на поверхность. Море вокруг белело гребешками, мирно пузырящимися под утренним солнцем. Я с омерзением сорвала с лица липкую кислородную маску, по собственному почину шевелящую усиками. Табун эх-ушкье торжествующе заржал, приветствуя день, ускорился и, лавируя меж волн, продолжил свою бешеную скачку.