Что означает, что о подробностях можно забыть. Пресс-секретарь отнюдь не потому занимает свою должность, что любит поболтать.

И все с этим мгновенно смирились.

Но рисовали иллюстрации, как бешеные.

И, вспоминая свою зверскую рожу на плакате «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», я даже не стала заглядывать через плечо художникам — зачем лишний раз расстраиваться?

А Лиссай пару мгновений спустя привычно исчез в плотном каре из дворцовых гвардейцев. Эти шкафоподобные консервные банки с плюмажами выскочили на площадь, не успели мы как следует приземлиться. И теперь утаскивали принца прочь.

— Тинави! Заходите на чай! — умоляюще и приглашающе возопил принца из-за кордона.

— Как же иначе, Ваше Высочество! — улыбнулась я.

* * *

Той же ночью я проснулась от странного звона.

Будто в оконное стекло кто-то стукнул. Например, деревянным фонарем.

Ясное дело, я сразу вспомнила о бокки. Тем более, что обстановка была подходящая: на двух соседних футонах у подножия моей кровати дрыхли Кадия и Дахху — мы просто не могли не отметить свое возвращение маленькой уютной вечеринкой на троих!

Как в старые добрые.

Кад спала в позе звезды. Дахху — в позе эмбриона. Правда, одна рука этого эмбриона непривычно покинула теплую гавань одеяла и решительно тянулась к Мчащейся. Дотягивалась аж до щеки. И там застывала, тыльной стороной касаясь острой скулы красотки.

— Лед тронулся, наконец-то, — фыркнула я, в свете заходящей щербатой луны нашаривая тапки.

За окном не оказалось бокки.

Но, прищурившись, я разглядела посреди розовой клумбы трехлитровую банку с темной жидкостью.

— Что за дела? — я нахмурилась.

И, позевывая, как городской сумасшедший, я почапала в сад.

Банка выглядела не слишком привлекательно.

В такой можно закатать на зиму варенье. Можно, кхм, сдать анализы знахарям.

Но эта банка была весьма эксцентричной — до самого верха наполненной кровью. Не успела я присвистнуть от таких приколов, как обнаружила на крышке туго свернутую свитком записочку:

«Да осветится твоя жизнь магией, лапушка! Мне не жалко! Пей по утрам. Твой друг, Рэнди. P.S. У остальных тоже сопру, но это займет какое-то время. Чмоки!»

— Зашибись, — я только и смогла, что озадаченно почесать в затылке.

Потом, успокоения ради, посмотрела на небо. Там уже занимался рассвет. Что ж! Раз проснулась — не пропадать же утру?

Поймав случайного перевозчика — по выходным они дежурят на улицах города круглосуточно — я отправилась на самый север столицы, к камню Мановений.

Мое любимое место, где быль и небыль, явь и навь сливаются воедино. Когда я добралась до заветной полянки с огромной, неожиданной скалой по центру, солнце уже торжествующе прорывалось красными всполохами сквозь гущу деревьев.

От каждой травинки исходило предвестие дня, пробуждающееся дыхание воздухаю. Бескрайняя благодать жизни. Я подошла к камню, овальному, как драконье яйцо, и обошла его, надеясь устроиться на своем любимом месте, лицом к тенистому оврагу. А там уже дождаться открытия Иноземного Ведомства — сегодня надо было, ха, вернуться на службу. Предвкушаю лицо Селии!

Но место на северном боку камня было занято.

Шорох костей на нитках, перезвон амулетов, скольжение шелка не давали усомниться — Полынь.

— А ты тут что делаешь? — я, не спрашивая разрешения, села рядом с ним и профилактически ткнула Ловчего острым локтем вбок. — Это вообще-то моё место! Я его тебе показала!

— А может, я поэтому и пришел? — фыркнул Полынь. Не успела я смутиться от такого ответа (вот еще!), как куратор протянул мне заготовленный заранее стаканчик кофе.

Традиции блюдем, ну.

— Я не понимаю, как надо трактовать эту реплику, — я гордо вздернула нос.

Но кофе взяла.

— Никак, — оборвал меня куратор. — Просто прими ее к сведению

Мы помолчали.

Над нежной зеленью лесной поляны поплыл бой часов… Тут и там, в центре и на периферии, шолоховские куранты спешили оповестить нас о новом положении дел в царстве Времени. Каждая колокольня, каждое административное здание, дедушкины ходики в коридоре особняка, гулкие часики на груди Полыни, — все они не давали усомниться в том, что начался новый день.

От камня, к которому я прижималась спиной, веяло холодком. Сердце, напротив, грело теплом летнего зенита, а сидящий справа Полынь был как печка в зимнюю ночь. Прислушавшись к бронзовым ударам, вибрирующим в прозрачном воздухе, я насчитала шесть. Шесть часов — порог чего-то нового мы уже переступили (Зверь, ариведерчи! — одно из немногих сохранившихся воспоминаний Нэта). И здравствуй, новая жизнь. Здравствуй, залитая солнечным светом лесная поляна. Все хорошо. Все удалось.

Не нужно магии.

Волшебство и так во всём.

Медленно, очень медленно, боясь спугнуть, Полынь поворачивал ко мне голову, пока его огромные черные глаза не устремились на мое лицо. Я и сама невольно поворачивалась, а небо набирало обороты синевы, раздавалось вверх и вширь. Мы неотрывно смотрели друг на друга, пока ситуация не оказалась излишне томной.

Я фыркнула и рассмеялась. Куратор ответил тем же.

Ну, ну, не стоит поддаваться летнему рассвету!

— Итак, — Полынь тряхнул головой, и вплетенные в волосы колокольчики неровно звякнули, — Нас ждет работа.

— Работа ждет! — весело отозвалась я и первой вскочила с земли.

Что может быть более романтичным и более здравым, чем смена в сысковом госучреждении? Что может быть более многообщающим, прах побери, если ваш главный роман — как у меня — с самой жизнью?

И мир сиял, сиял золотыми красками летнего утра.

И Шолох знал — всё будет.

* * *

Конец второго тома.