факел (характерная аллюзия эпохи модерна, запечатленная в названии издательства и журнала Карла Крауса), то есть зажгла его, в ту пору еще совсем молодого человека, ищущего ориентиры, идеей высшего предназначения искусства и возможности положить собственную жизнь на его алтарь. И еще меч, чтобы сражаться за свой идеал. Несмотря на внешнюю субтильность Ласкер-Шюлер, ее можно в полной мере, следуя выражению Бенедикта Лившица, отнести к «амазонкам авангарда» с «их воинственным пылом».

Как бы ни сложились в дальнейшем их личные отношения, невозможно отрицать, что ту страсть, ту ярость, которую сохранял Вальден на протяжении жизни, когда дело касалось основ экспрессионизма и их защиты, разожгла именно она. «Неколебимо верная себе <…> на дух не перенося все сытое, благонадежное, миленькое, она умела… выразить свои страсти, не раскрывая потаенного и не раздаривая того, что было ее сутью»[144]. Так описал Ласкер-Шюлер немецкий поэт Готфрид Бенн.

Роберт Сторм Петерсен. Ксилография. Журнал «Штурм». Сентябрь 1913. Оттиск с доски

В реальности их совместная жизнь с Вальденом вовсе не напоминала античный сюжет с факелом. Хотя оба и обладали личным пространством, которое даровано было им искусством, в творческом отношении Ласкер-Шюлер явно опережала мужа. Именно в те годы окончательно формируется ее поэтический дар. В 1905, 1911, 1913 годах выходят книги ее стихов, она получает известность как литератор. А Вальден еще только прокладывает собственный путь в искусстве. К тому же он вынужден заботиться о заработке: без поддержки родителей денег не хватало даже на сигареты. Именно этим объясняет он Краусу свое решение оставить музыкальное поприще и заняться журналистикой. Ласкер-Шюлер, однако, более верила в музыкальные, чем литературные способности мужа.

Их сблизила совместная работа в обществе «За искусство»: Эльза старалась оказывать Вальдену помощь в организационных делах, а также подпитывала его идеями. «Эмоциональный склад характера не мешал ей вести деловую переписку, искать „источники финансирования“, составлять и рассылать проспекты будущих мероприятий, улаживать конфликты, устраивать эффективные рекламные акции, напоминавшие цирковые представления»[145].

Стихи Эльзы Ласкер-Шюлер. Журнал «Штурм». Апрель 1910

Для нее самой было большой удачей оказаться в кругу мировых знаменитостей, которые выступали на организованных этой парой вечерах. Многие, в свою очередь, отмечали ее незаурядность. Писатель Альфред Дёблин, например, уверял Вальдена, что из всего, что он слышал на вечерах в обществе, наиболее интересными ему показались произведения Ласкер-Шюлер[146].

Когда же после ряда неудач, связанных с попытками редактировать различные журналы, Вальден загорелся идеей собственного издания, она без промедления взялась за дело. То обстоятельство, что «Штурм» возник прежде всего как литературный журнал, связано, конечно, с влиянием Ласкер-Шюлер. Практически в каждом номере начнут появляться ее сочинения: стихи, рассказы, эссе. Так будет вплоть до 1912 года, когда произойдет их разрыв. Стихотворение Ласкер-Шюлер «Старый тибетский ковер», опубликованное в «Штурме» 8 декабря 1910 года, заслужит самые восхищенные отклики. Карл Краус сочтет его «сильнейшим <…> лирическим событием в современной Германии. Соперничества не выдерживают даже классики», — подчеркнет он[147].

Все указывает на то, что Ласкер-Шюлер в период брака с Вальденом утверждается в литературном мире в качестве сильной и самодостаточной фигуры. Критики считают ее продолжательницей восточной традиции немецкой литературы — «Западно-восточного дивана» Гёте и «Маленького Мука» Гауфа. Ее собственный поэтический цикл, где действуют принцесса Лейла и принц Юсуф, назывался «Иудейские баллады». В собственном воображении она станет отождествлять себя со своими героями.

Эльза «писала стихи от имени двух… обуявших ее персонажей, когда в самом начале страшного, но казавшегося в то время прекрасным ХХ века, прогуливалась в невероятно оригинальных одеждах собственного изготовления по улицам буржуазного Берлина»[148]. Свою жизнь она творила по законам искусства, в соответствии с теми экстравагантными проявлениями авангарда, которые составляли намеренный вызов нормам общественной благопристойности. Впоследствии ее даже назовут «первой хиппи». Широкие юбки и огромное количество бижутерии вызывали оторопь и недоумение окружающих. Находиться рядом с ней на публике было по этой причине сущим испытанием.

В своеобразный перформанс Ласкер-Шюлер однажды решила превратить и собственные стихи, намереваясь таким образом поправить их с Вальденом материальное положение. Она предполагала отправиться в европейское турне и стала готовиться к выступлениям, придумав и изготовив для этих целей специальные сценические костюмы. Это был замысел в духе Штурм-театра, который будет создан Вальденом еще только через несколько лет, когда они будут в разводе. Ну а в то время из затеи Эльзы так ничего и не вышло. Воспоминанием об этом художественном эксперименте служит единственная сохранившаяся фотография, которая часто воспроизводится в публикациях о Ласкер-Шюлер, где она изображена в образе факира с дудочкой в китайских шароварах.

Эльза Ласкер-Шюлер в костюме принца Юсуфа. 1913

Не без основания супруги втайне считали друг друга идеалистами. В одном из писем она так и написала: «мой муж… глубочайший идеалист, которого я когда-либо встречала»[149]. Этому ее суждению стоит довериться для понимания натуры Вальдена и его поступков. В то время как сама Ласкер-Шюлер все более пребывала в фантазийном мире собственного творчества, он начал удаляться от литературы в сторону изобразительного искусства. Несмотря на склонность к зрительным эффектам, следовать за ним в этом направлении она, вероятно, не захотела или же сочла, что его увлечение будет непродолжительным.

Памятная доска в честь Герварта Вальдена и Эльзы Ласкер-Шюлер, установленная в Берлине по адресу Катериненштрассе, 2, где в первое время размещалась редакция журнала «Штурм»

Во всяком случае, практически одновременно с открытием галереи «Штурм», когда выставочная деятельность Вальдена начинает набирать обороты, близкое окружение почувствовало взаимное отчуждение супругов. Их творческий тандем, если он когда-либо и существовал у такой необычной пары, дал трещину. Ласкер-Шюлер впоследствии признает, что они были очень разными: «Мы видим и чувствуем по-разному, мы играем и любим по-разному», напишет она Краусу[150]. «Соратники „художников-воинов“ предприняли героические, но тщетные попытки спасти их брак»[151].

Эльза Ласкер-Шюлер. Автограф стихотворения «Руфь» из цикла «Иудейские баллады» с рисунком автора. Воспроизведено с факсимильного издания Else Lasker-Schüler. Hebräische Balladen: Faksimile der Handschrift (Norbert Oellers, Марбах-на-Неккаре, 1986)

Приближающийся разрыв они тоже переживали по-разному. Ласкер-Шюлер — чрезвычайно болезненно, а Вальден — стараясь максимально соблюдать внешние приличия и демонстрируя подчеркнутое уважение к ней как к соратнице. Хотя именно он, по выражению Эльзы, «дезертировал» первым. Обратим внимание, что в приветственном слове на открытии Первого Немецкого осеннего салона (1913) Вальден упоминает имя Ласкер-Шюлер в ряду тех, кто составляет ядро нового искусства. Присутствовала