Ее слова были мне как никогда близки, я разделял каждое ее слово. Ведь именно так я и чувствовал мир из окна.

– Мы с тобой любовники, – продолжила она. – Ты любишь себя, я люблю себя. И только в постели мы любим друг друга. Мы изучаем языки, но не страны. Мы путешествуем в чужую плоть.

Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.

– Я всего лишь твоя любовница, и я хочу, чтобы ты знал, что если тебе надоест мое тело, то ты можешь мое другим заменить. Нет, не перебивай! Ты не в долгу передо мной, у нас нет долга друг перед другом. Мы не связаны с тобой семейным узлом, обязательствами, обещаниями и клятвами. Наши руки не завязаны чувством вины. Ты не погубил мою молодость, я не погубила тебя в ответ. Мы чисты, ты и я, мы пустые страницы, на которые еще не пролиты чернила, которые еще не сожжены. На которых можно писать. Мы с тобой – всего лишь пролог, и к тому же написанный обыкновенным карандашом и нетвердой рукой. Мы не главы, даже не части. А уж тем более не стоит из нас делать постскриптум. Мы только любовники, и не более того. Не влюбляйся, не трать свои слова понапрасну. Настоящая глава еще впереди. Ты еще тысячу ночей один проснешься, и несколько тысяч не с теми уснешь. Мы с тобой голые, чистые книги разного количества листов. Опасно бывает открыть не ту книгу. Куда опаснее люди, которые привыкли дочитывать до конца. Даже тогда, когда автора понял. Даже тогда, когда стоило бы закрыть. Из-за ненависти к дочитанной книге не хватает сердцу любви, чтобы открыть другую. А ту, которая не подходит душе – оставить в покое. Чтобы однажды ее взяли нужные руки. Книгу. И поняли ее душу, а душа – есть язык!

Она секунду помолчала. Боже, я был влюблен в ее язык. А затем добавила:

– На каждого автора есть свой читатель. Не дочитывай меня до конца, если поймешь, что я не твой автор…

И замолчала.

В моей голове пронеслись те слова: «Оставь меня недопитым напитком», – так, наверное, говорят те, кто хотят, чтобы их выпили до дна.

Чем сильнее она меня отговаривала от себя, тем сильнее уговаривала. Я воспринимал ее слова именно так.

– Так странно. Ты говоришь метафорами сейчас. А ведь раньше ты не читала книги…

Я на миг подумал, что она уснула.

– Я не читала людей, так как боялась в них утонуть.

Наконец мы научились разговаривать на одном языке.

– А теперь не боишься?

– А теперь я тону.

* * *

Что такое влюбленность? Это когда в мире становится одним идиотом больше больше ярких цветов. Когда замечаешь добрых людей, когда сам становишься добрым. Когда каждое утро просыпаешься, и первая мысль, которая приходит в голову – что ты проснулся не зря. Как много людей просыпаются зря… Когда ты смотришь на тот необыкновенной красоты источник влюбленности, пытаешься понять его механизм, думаешь о его свойстве. Когда твоя жизнь принадлежит не тебе одному, но и человеку, с которым ты ее разделяешь. Отдаешь часть себя, а в ответ получаешь больше. Влюбленность – это когда душа наизнанку. Когда изучаешь свое тело, заново его открываешь. Когда знакомишься со своей природой. «Вот он – я. Обаятельный и чертовски красивый». Я начинаю видеть себя ее глазами. Воспринимать себя так, как она меня воспринимает. Я становлюсь отражением ее глаз.

Я – есть больше. Я – есть сильнее. Я – есть лучше.

Я – есть.

Меня не было никогда. Точнее, я всегда был, но не замечал своего присутствия. Своей важности. Своего значения. Меня никто никогда не открывал, я никогда не открывался рядом с кем-то. Я жил и раньше, но жил так, словно я пустое место. Пустой звук. У меня не было никогда голоса, а вернее – его никто никогда не слышал.

Я всегда был один из миллионов. Таких же серых. Никто! А теперь, когда я провожу указательным пальцем по ее сонному лицу, то понимаю, что я один.

У этого слова есть и синоним – «единственный».

* * *

В кофейню вошел Париж. Человек, который по подобию Бога создал себя сам. Бездушный инструмент – гильотина, который лишает арфу музыки. Который сам никогда не звучал. А только слушал…

Человек в перчатках, как всегда, заказал себе стакан воды. Как и всегда, он не снимает перчатки. Он никогда не оставляет следов.

– Благодарю, – сухо ответил Париж официанту. И мне показалось, что тот испытывает какую-то тревогу, подходя к нему. Я скажу, не напрасно. Мы всегда чувствуем людей, которые на нас не похожи. Мы, как зайцы, чувствуем запах зверей. Я давно уже нахожусь в волчьей шкуре, но даже я каждый раз вздрагиваю при виде волка.

Дверь открылась, в кофейню вошла Роза. Она даже не взглянула на человека, который, не моргнув глазом, мог бы ее удушить. Она, как женщина, наверное, не почувствовала опасности. В любом случае, ей ничего не грозит.

Она заметила у себя на столике книгу, которую я для нее оставил открытой. Роза не знала, читая незнакомые строки, что в этой книге вся моя жизнь.

«Мы с тобой любовники», – повторяла она. А я думал о том, как небрежно звучит это слово. «Любившие, опьяненные, сумасшедшие, чувствующие, касающиеся, одурманенные, окрыленные…» и еще с десяток синонимов я мог подобрать к этому слову. Но она предпочитала – «любовники».

Возможно, она хотела быть больше, чем…

– Я нахожу твои волосы по всей квартире. Даже в тарелке с супом, уже в который раз я достаю твой темный волос.

Она улыбнулась.

– Наверное, было бы хуже, если бы ты их не находил. А супу это придает некой пикантности. Ты не находишь?

Я улыбнулся в ответ. Не знаю, о какой пикантности идет речь, но ее волосы я вытаскиваю из тарелки и кладу на скатерть.

– Может быть, что-то еще? – посмотрела на меня вопросительным взглядом.

– Ты прекрасна, – это слово было самым надежным оружием, после него она всегда готова была сдаться мне в плен.

– Спасибо. А ты бы не хотел, чтобы я подстригла волосы? Мне кажется, это бы меня освежило. Ты так не считаешь? – намотала локон на палец.

– Нет. Ты что! Твоя коса – это твое достоинство, твое преимущество, это – вся ты. Я даже представить себе не могу тебя другой. Это твоя женственность, твоя сексуальность, твой шарм.

Мне показалось, что ее удовлетворили мои слова, и она отбросила эту глупую затею.

– Значит, без волос я буду не та?

О, как я боялся этого вопроса. Вот в этом вся женщина. Ей нужно всегда докопаться до той истины, которую она придумала себе сама. По ее мнению, каждое мое слово несет в себе двойной смысл, и она, как девушка образованная, неглупая, обязана найти этот смысл и мне его озвучить. Мои слова всегда несут двойную мораль, и ее немедленно нужно отыскать.

– Да, именно так, – сказал я спокойно, но с каплей снисходительности в голосе.

– Выходит, если бы я остригла свои волосы, то в твоих глазах утратила бы свою женственность и красоту, верно?