— Ей нужен только сливовый сок.

Я побежал к нашей машине. На часах было 02:00. Сент-Питерсберг — тихий город. Большинство магазинов закрываются в 21:00. Я вспомнил о супермаркете «Свитбэй» всего в нескольких минутах езды отсюда. Хотя я никогда не совершал там покупки так поздно, мне вспомнилась вывеска, гласившая, что они открыты двадцать четыре часа. Я ехал настолько быстро, насколько возможно, репетируя, что скажу копам, если они вдруг меня остановят. Подумают ли они, что я пьян? Встречали ли они когда-нибудь отцов, которые посреди ночи мчались по городу в погоне за сливовым соком?

Двери «Свитбэй» были закрыты. Я увидел, что внутри помещения мужчина в наушниках моет пол, но в других частях магазина никого не было. Неужели у них поменялся график работы?

Я снова нажал на газ и поехал по Тридцать восьмой авеню по направлению к магазину «Альбертсонз» на Четвертой улице. Все те годы, что я жил в Сент-Питерсберге, он работал всю ночь, однако теперь и он был закрыт. Что, черт возьми, происходило? Неужели все супермаркеты города изменили часы работы? Я кричал, ругался и бил по рулю, как Попай Дойл во «Французском связном». Однако Попай преследовал убийцу. Я всего лишь хотел, чтобы моей жене не было так больно.

Закрывались уже и бары… Улицы были пустынными. Дома, мимо которых я проезжал, выглядели так, словно в них обитают привидения. Одиночество напомнило мне о полуночных поездках к Келли, которые были так давно. Тогда мне казалось, что я нахожусь во сне, в котором все люди на планете исчезли.

А теперь я был далеко от них обеих, разъезжая по городу в попытках выполнить абсурдное задание.

Следующей остановкой стал «Севен-элевен». Он был открыт, но как только я забежал в него, продавец сообщил, что сливового сока у них нет. На этот раз я поехал на запад в «Си Ви Эс», расположенный на углу Двадцать второй авеню и Ю-Эс-19. Ничего другого мне в голову не пришло. У меня не было плана дальнейших действий, если и там оказалось бы закрыто.

Заехав на парковку, я увидел освещенную вывеску и покупателей, заходивших и выходивших из магазина.

«Слава богу!» — подумал я.

Я зашел внутрь. Работник магазина указал мне на стеллаж, где меня ждал сливовый сок. Я взял двухлитровую бутылку, самую большую из всех, и ящик слив на всякий случай. Я не помнил, когда в последний раз принимал душ. Мои глаза были красными, а взъерошенные седые волосы напоминали жуткий парик. Забирая мою кредитную карту, кассир посмотрела на меня так, словно я был психом.

Боль была острой, и я чувствовала, как ребенок пинается обеими ногами, как мул, пытающийся открыть дверь стойла. «Пожалуйста, — сказала я ей, — успокойся».

Я съежилась на полу ванной комнаты. Он был холодным и пах больничным мылом. Держатель для туалетной бумаги, расположенный на уровне моих глаз, выдавал ее отдельными квадратиками, как бумажные салфетки, и я подумала о том, что буду помнить эту глупую деталь всю оставшуюся жизнь.

На унитазе был закреплен пластиковый контейнер, в который должна была стекать моя кровь. Она выходила сгустками, каждый из которых напоминал часть тела ребенка. Я боялась смотреть на это. Я не могла допустить, чтобы моя дочь вышла из меня по кусочкам в больничном туалете, поэтому я переместилась на пол.

Сначала я лежала на спине, потом встала на колени, согнулась и снова легла на спину. Моя дочь меня не слушала. Возможно, все дети так себя ведут. С ними тяжело. Если она выпадет из меня на грязный кафельный пол, что я буду делать? Мы были так одиноки. Том был в какой-то нелепой экспедиции. Медсестры занимались тем, чем обычно занимаются медсестры, пока не зовут на помощь доктора.

«Малышка, пожалуйста, успокойся», — шептала я.

В дверном проеме показалась медсестра.

— Что бы я чувствовала, если бы из меня выходили ее ноги? — спросила я ее. — Потому что я чувствую именно это.

— Нет, дорогая, — ответила она, — этого не может быть.

Она снова ушла.

Я услышал крики еще до того, как открыл дверь.

Келли спросила, почему меня так долго не было и почему боль никак не утихает. Я хотел сказать ей, что все будет хорошо, но это звучало бы глупо. Я нажал на кнопку вызова медсестры, вытер Келли лицо влажным полотенцем, убрал ей волосы с глаз, налил в чашку немного сливового сока и помог сделать глоток. Мы не ходили на обучающие занятия по методу Ламаза, но я помнил некоторые техники еще с рождения Нэта и попытался убедить Келли дышать вместе со мной. Она паниковала.

«Это ненормально, — все время повторяла она. — Что-то не так. Что-то не так. Я точно знаю».

Нахлынула следующая волна спазмов. Она схватила мою руку. Вскоре ее глаза закрылись, рот исказился, а лицо становилось все более напряженным, пока Келли не закричала. Теперь она сжимала мою руку мертвой хваткой и дергала ее так, словно хотела вырвать. Наконец в дверях показалась медсестра. Она была раздражена. Почему же я не дал своей жене сливовый сок?

Мы указали ей на открытую бутылку и попросили снова взглянуть на монитор. Сестра вздохнула. Никаких признаков схваток.

«Вы уверены? — спросила Келли. — Он точно работает?»

Сестра ответила, что оборудование в порядке. Келли снова попросила морфин и поинтересовалась, можно ли отправить сообщение врачу. Медсестра ответила, что в этом нет необходимости. По ее словам, все должно было наладиться, когда подействует сливовый сок.

После того как она вышла, на Келли накатила очередная волна спазмов. В перерыве между ними я побежал на пост медсестер и сказал, что что-то определенно не в порядке, несмотря на показания на мониторе. Я настоял на том, чтобы она немедленно вызвала врача.

В итоге к нам пришел молодой резидент. Увидев, как мучается Келли, он натянул на руку резиновую перчатку и стал осматривать шейку матки. Келли плакала и хватала ртом воздух. Она попросила не делать ничего, что могло бы нанести вред ребенку, на что он попросил не двигаться и ровно дышать.

«Пожалуйста, будьте осторожны, — повторяла Келли. — Пожалуйста, будьте осторожны. Будьте осторожны».

В палате было темно, но света в коридоре хватило, чтобы я мог заметить удивление на его лице. Медсестра тоже его заметила. Скоро должно было начать светать. Келли кричала уже более двух часов.