Внезапно глаза его закатились под веки, и дукун рухнул на землю, не дойдя пары шагов. Изо рта пошла пена, тело забилось в конвульсиях. По рядам охотников прокатился вздох. Брат Рикарду приблизился к бьющемуся дукуну, не обращая внимания на наставленные на них клинки.

– Заклинаю тебя, нечистый дух, всяческая вражья сила, всяческий призрак, всяческий легион во имя Господа нашего Иисуса Христа, – он не был наделен полномочиями совершать обряды изгнания демонов, но сейчас выбора не оставалось. – Да будешь искоренен и беги из этого Божия творения. 

Тело дукуна выгнулось дугой, он взвыл, захлебываясь слюной. Охотники закричали, несколько человек рванулись к своему колдуну, но замерли, не дойдя. Дукун издал жуткий вопль и вновь заметался, загребая пальцами песок. Брат Рикарду продолжал читать молитву, не обращая внимания на воинственно настроенных дикарей, не глядя на мучения лежавшего перед ним человека.

Ему и в голову не приходило, что такое состояние может быть вызвано болезнью. В глазах монаха дикарь был одержим демоном, что неудивительно для мерзкого колдуна.

– Итак, изыди во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

На этих словах дукун задергался, затрясся мелкой дрожью, после чего расслабился и затих. Но монах дочитал молитву до конца и лишь после этого оглянулся вокруг. Дикари смотрели на него растерянно. Дукун застонал, постепенно приходя в себя.

Увидев, что он жив, охотники набросились на брата Рикарду, грубо швырнули на землю, вновь связывая ему руки. На этот раз ему завязали еще и рот. Чудодейственная сила молитвы произвела на них не то впечатление, на которое миссионеры расчитывали.

Но голос дукуна сказал что-то требовательно, и люди послушно расступились. Колдун подошел к связанному монаху и присел перед ним на корточки.

– Кто вы такие? – спросил он на языке сестры Анны. – Откуда? Куда вы идете?

Сумерки в деревне, затерянной в горах дикой части острова, казались брату Рикарду самым мрачным и тоскливым временем. После заката он выходил из дома, где жил, и направлялся к дальнему краю площади, уставленной символами местного культа. Украшавшие каждое крыльцо черепа буйволов смотрели вслед мраком глазниц, грозили огромными размашистыми рогами. Гирлянды из челюстей жертвенных животных постукивали, словно четки, стоило только подняться ветру, а ветра нередки на такой высоте.

Людей в это время брат Рикарду почти не встречал. День их кончался лишь с наступлением темноты, когда большую часть работ уже не сделаешь. Вот тогда они выходили посидеть на верандах своих домов или побеседовать с соседями за стаканчиком пальмового вина – туака. С тех пор, как здесь поселился монах со своей помощницей, местные жители частенько собирались послушать его проповеди, а то и вместе помолиться великому богу Запада.

Брат Рикарду сдержал свой зарок: попав сюда, он взялся за дело основательно, вдумчиво, никуда не торопясь. Несколько лун и бесконечное терпение понадобились ему, но усилия не пропали даром. Зерна веры легли в благодатную почву, и вот уже без малого вся деревня понемногу была крещена в вере Христовой. Сам дукун показал пример другим, первым надев на себя крест.

Успев неплохо узнать местных жителей, монах не обольщался на их счет. Как бы ни хотелось ему думать иначе, но он ясно понимал, что Иисус стал для них лишь очередным божком в многочисленном пантеоне, пусть и весьма почитаемым. Главное все же, что они не отказывались слушать о Нем и внимать Слову Божьему, и это вселяло надежду. Помня о неудаче, постигшей в предыдущем поселении, брат Рикарду не горячился и был с туземцами кроток, терпелив и ласков, ибо время для непреклонной твердости еще не пришло.

Такой подход нашел отклик – монаха любили. Для обособленных от всего мира дикарей пришелец был едва ли не волшебным существом, вроде героев легенд, духов или демонов. Рассказы о загадочном крае, откуда он прибыл, завораживали всех, от детей до стариков, а некоторые мелочи из его походной сумы заставляли их поверить, что эти рассказы не выдумка. Никогда здесь не видывали подобных диковинок, да и не под силу было простому человеку такое смастерить.

Запад туземцы восприняли как особый мир, населенный могучими колдунами, полный чудес. Потому в могуществе бога, единовластно правившего таким миром, они не усомнились и были рады заручиться его благословением. К тому же сам дукун, посредник между людьми и богами, велел почитать нового бога и приносить ему дары.

Дукун деревни, у которого так вовремя случился припадок, спасший путникам жизнь, после инициации немного повредился рассудком. Кроме падучей он страдал необъяснимыми перепадами настроения, часто становясь вдруг беспокойным, подозрительным и нелюдимым. Иногда его посещали видения, голоса, слышные ему одному, отдавали странные приказы, лишенные здравого смысла. Но туземцы считали такое поведение свидетельством особого дара и верили, что в бредовых, а порой противоречивых высказываниях колдуна таится некая суть, скрытая от простых смертных.

На счастье монаха, дукун решил, что тот наделен способностью облегчать его муки, а когда узнал о случаях одержимости демонами, поверил безоговорочно. Он позволял читать над собой молитвы, терпел посты и старательно каялся в грехах, отрекаясь от Нечистого. Дукун так сильно верил в силу новых средств, что те и в самом деле помогали. Так брат Рикарду заручился поддержкой и помощью в своем деле.

Постепенно к нему привыкали, да и монах все больше узнавал своих новых соседей, учился их диалекту, слушал их легенды. Жители гор и лесов были совсем дикими, настолько, что туземцы Ларантуки казались цивилизованными людьми по сравнению с ними. Порой брату Рикарду приходилось разъяснять им настолько обыденные для него самого истины, будто он говорил с малыми детьми.

– …истинно говорю вам, если не обратитесь и не станете как дети, не войдете в Царство Небесное, – вспомнил брат Рикарду подходящие случаю строки. – Вот они обратились, и они впрямь как дети. Но неужели этого достаточно?

Невольно он окинул взглядом языческие сооружения, красовавшиеся вокруг. Всякий раз ему приходилось идти между ними, крохотными приземистыми домиками с одной стороны и столбами с конусами соломенных крыш напротив. Символы женского и мужского начал. Невежественные дикари верили, будто души умерших могут жить в нелепых постройках, как цыплята в курятниках, и старались им угодить, поселив в лучшем месте, в сердце деревни. Брат Рикарду в воображении снова и снова очищал площадь и возводил посреди нее церковь, с сожалением понимая, что если и суждено мечтам сбыться, то будет это нескоро, вряд ли доведется увидеть своими глазами.

А пока он довольствовался половиной лачуги, выделенной им с Анной семьей, большую часть которой унесла год назад непонятная хворь. Сперва места во дворе хватало для всех, кто приходил послушать о Христе, но теперь на проповедь собиралось так много людей, что ни один двор в округе не смог бы их вместить. И тогда старейшины позволили установить алтарь прямо на площади, неподалеку от мегалитов, почитаемых особо – по легенде, самый высокий из каменных столбов принес сюда далекий предок, в незапамятные времена основавший деревню.