было до боли тяжело его читать. Здесь все вместе: и смерть бабушки, и ваша тяжелая жизнь, и моя беспомощность чем-либо помочь вам. Ты пишешь, что вряд ли придется тебе увидеть нас. Но это чудовищно, мама. Ты пойми – ведь ты у меня самая близкая, самая любимая. Ты мне друг. Я не хочу ни о чем думать, я надеюсь на лучший исход. Самое главное – иметь сильный дух. Стойкость помогает бороться с трудностями. Ну это я все не то говорю. Надо что-то другое, но я не знаю что. Ты спрашиваешь, как отец? Я его видел. Он сейчас выглядит лучше. Служит он в Москве в аварийной бригаде. Он командир отделения, и ему неплохо.

Мама, я знаю, ты меня любишь. И я прошу тебя – это для меня, – перестань курить. Я прошу тебя. Напиши мне о своем решении. Сделала ли ты это для меня? Целую. Тебя и всех. Женя.

1942

Дорогая моя мама!

Я хорошо понимаю тебя – твои чувства. Тебе очень хочется приехать в Москву увидеть своего сына и находиться рядом с ним. В столицу я заехал проездом, находился всего три дня. Мамочка, я считаю, что пока там тебе будет лучше. На днях вышлю тебе денежный аттестат и буду с тобой поддерживать регулярную переписку. Сейчас я причислен к новой части. Люди здесь – герои. У них хорошие и добрые глаза. Командование ко мне относится прекрасно. Должность моя – военный переводчик. Всем сердечный привет. Целую тебя. Твой любящий сын Женя.

1942

В этом письме высылаю тебе аттестат на 500 руб лей. Больше не могу – полагается 75 %. При первой возможности отправлю причитающиеся фронтовые. По аттестату в районном военкомате будешь получать деньги до декабря, начиная с 1 марта.

Мне еще представился случай побывать в Москве. Опять знакомые, затемненные улицы родного города. Знакомых осталось мало. Комната наша одинокая, холодная, пустая.

…Отец ничего. Пока крепится. Мы с ним очень хорошо поговорили. Шли по улицам и беседовали. Так лучше. Он славный и добрый человек.

Я по вас здорово соскучился, мои любимые; но стараюсь себя убедить в том, что видел вас совсем недавно и что скоро опять свидимся. Все вы всегда близко около меня, и это радует и вселяет надежды.

1942

Мама, дорогая, моя маленькая мама!

Твои письма и ободряют меня, и наводят грусть. Я хорошо понимаю трудности вашей жизни. Но помочь, кроме тех денег, которые выслал, ничем не могу. Я вовсе не врунишка, как ты пишешь отцу, что вместо 600 – только 500. Считал не я. Я предполагал первую сумму. Ну ничего, – еще несколько дней, и мне пойдет новый счет (на фронте 25 % заработной платы). Постараюсь прислать. Новый же аттестат выслал.

1942

Мама, моя милая!

Инициатива опять в моих руках. Пишу опять я. От вас ни строчки.

Как-то на днях удалось мне еще раз посетить Москву мою. Это было для меня посещением тяжелым и горестным. Из последнего письма вашего узнал о трудностях жизни в районе, в котором проживаете, мои дорогие.

Главное – безденежье. Поэтому в первую очередь тревожит – аттестат. Получен он?

…Любимые мои люди, прошу вас, будьте стойкими. Впереди предстоит еще многое испытать.

Конечно, я скучаю по вам. Но ничего – наша разлука откупится торжественными днями предстоящих будней.

С болью и прискорбием сообщаю вам известие о безвременной кончине всеми нами горячо любимого Татки Жиганова. Мне тяжело писать. Это произошло по пути на фронт. Он честно выполнял порученную работу, хотя и чувствовал себя отвратно. Суровая простуда пробила легкие. Крупозное воспаление. И ужасная гибель.

Я совсем случайно мимоходом зашел к Жигановым. Холодная квартира. Тетя Валя сидела на постели сына. Она сидела в углу – маленькая, сгорбленная по-старушечьи, и глаза ее, воспаленные от слез, нервно прыгали. Ей стоило больших усилий, чтобы сдержать себя – не разрыдаться при виде меня. Я вошел и все понял. Она же вдруг спросила меня совершенно спокойным голосом и даже несколько насмешливым: «Как мама?» Говорить я не мог. И было тихо, и она разрыдалась. Плакала она с причетом: «единственный сын», «бедный мальчик», – и еще я разобрал: «Береги себя». Мне было очень тяжело, и я не мог сдержаться…

Мне не верилось, что в комнату, в которой еще свежи прикосновения хозяина, – недочерченные схемы, книги, рисунки… в комнату не войдет веселый очкарь Татон. Это был честный и искренний человек. Он был с золотистыми волосами и такой же золотистой душой. Последнее время Толя меня очень искал. В письмах он писал: где я, где я… и не нашел. Но я его никогда не потеряю – любимого.

Он умер стойким и добрым парнем – русским солдатом. Я сижу и курю его трубку. Ее мне передала мать в память о нем. Горечь табака и потери друга жжет горло…

18 июня 1942

Милая моя матушка!

Наконец получил извещение о получении тобой аттестата. Ваше положение и тяжелая жизнь очень удручают меня. Но я уже писал раньше, что более того, что предпринято мной, сделать не в состоянии. Я хотел послать вам небольшую посылку, но (это) оказалось невозможным (вышел новый приказ). Буду еще пытаться.

19 августа 1942

Милая мамка моя!

Прости меня, что давно тебе не присылал о себе никаких известий. Все это было связано с трудностями. Сейчас, улучив свободную минуту, засел за письмо. Право, не знаю даже, что и написать, ибо так много скопилось всего.

В суровой фронтовой обстановке забываешь обо всем, но я думаю о тебе, моя мамка.

Нашей дивизии присвоили звание гвардейской. И я, как гвардеец, вместе с моими славными товарищами бьюсь за Русскую землю.

…Ты не беспокойся, если письма от меня задержат ся некоторое время. Ты сама понимаешь обстановку.

Целую тебя крепко, крепко, мою драгоценную.

Всем огромный, необхватимый привет и мои поцелуи. Женя.

13 сентября 1942

Дорогая моя мамочка!

Я очень беспокоюсь – получили ли вы мои письма и деньги? …Обычно когда люди в разлуке, они живут воспоминаниями о близких. А я не вспоминаю о вас – я живу вами, вашими переживаниями, горестями и радостями. В суровые дни боев, в особенно тяжелые минуты меня всегда сопровождает твое материнское благословение. Я знаю, что на нашей земле будет конец фашистской нечисти, и знаю, что увижу вас здоровыми и невредимыми. … Сейчас я далеко от Москвы[17]. Наша часть гвардейская и действует успешно.

Младшему брату Леониду 13