– Очень глубоко, – пробормотала Китти.

– Что?

– Да так, думаю…

– О море, что ль?

– Ну, пусть будет о море. Море любви.

– Кто о чем!

* * *

Моей опорой стали небогатые (исключение – Фома и Петр), но опаленные, захваченные Идеей.

Их было видно сразу – по глазам: какая-то печальная отвага во взоре. Меня, собственно, не интересовала их способность к игре клинков, то есть не в первую очередь интересовала. Можно виртуозно владеть шпагой, плести, что называется, кружева, но если ты не умеешь противостоять чужой воле, то проиграешь любой прущей на тебя сволочи. Те, кого я в конце концов отобрал, были настоящими бойцами. И мы начали работать.

Если требовалось за кого-то вступиться, отомстить, нас находили по четко отлаженным каналам связи. И так раз за разом мы дрались, отстаивая, если угодно, нашу общую честь. И вот уже поползли слухи о таинственных дуэлянтах, которые защищают обиженных и угнетенных. Слухи гуляли уже по всей стране, но никогда не обретали четкости и неопровержимости веских доказательств. Да, конечно, на всех нас пока хватить не могло, бандиты и мерзавцы сразу не перевелись, но уже и не были так распоясаны, и уже стало не так-то просто безнаказанно обидеть беззащитного, да и вообще, все эти заказные дела стали как-то не приняты. Люди говорили, что рано или поздно эти неуловимые дуэлянты накажут всех, потому что их, дуэлянтов, видимо-невидимо. А нас-то было всего восемь! Но благодаря оперативности наших спецслужб мы довольно быстро находили «дуэлеспособных». И вся наша жизнь была подчинена борьбе.

Если, допустим, день выдавался не дуэльный, то в шесть утра я уже был у мишени. Затем дружеская пикировка с «японцем», спарринг на спортивных шпагах с кем-нибудь из дуэлянтов и, может быть, еще небольшой урок у Трипольского. Дальше – душ, бассейн, массаж и затем личное время, которое я, допустим, частенько проводил за этим дневником. Я ведь считал себя обязанным поведать миру об Идее. И ох, до чего же это трудно – изложить весь путь! Вот замыслить, замусолить – куда ни шло, но записать так, чтобы все было ясно, убедительно…

Мой первый вызов был послан мерзейшему типу, разумеется оказавшемуся членом Бретклуба. Он был из тех немногих так называемых новых русских, кто довольно сносно освоил фехтование и в турнирах «чайников», которые мы регулярно устраивали, неизменно побеждал. Он возглавлял какую-то фирму по продаже кому-то чего-то, был молод, заносчив и, как говорили, с подчиненными не церемонился. Почти все они ходили у него в холуях. Что же касалось женщин, то они получали должность исключительно через постель. Точнее, сначала их брали на работу, а после требовали «отблагодарить». Право первой ночи принадлежало, естественно, хозяину. И вот мне доложили, что одна из служащих, принужденная к «благодарности», рассказала обо всем мужу. Тот прибежал на фирму разобраться с обидчиком, так там его обгоготали и вышвырнули вон. Результат – жена в больнице, муж, как налетчик, в милиции и, стало быть, отстоять честь жены уже не мог. Что прикажете делать? Я вызвал мерзавца на дуэль. Он был абсолютно безнравственен и разговоров о чести не воспринимал. Нет чести, нет совести, говорил он, улыбаясь, есть только здоровый и агрессивный животный мир, где выживает сильнейший.

– Это, разумеется, вы? – спросил я его.

– Сегодня я, а завтра, кто знает! Ослабну, и удача отвернется от меня.

– Уже отвернулась.

– Ну да! У меня сегодня есть все, о чем только можно мечтать, у меня…

– У вас есть вызов.

– Чего?

Я послал ему по всей форме вызов – требую удовлетворения… на шпагах и проч. Но он не понял. На следующий день заехал в клуб:

– Я чё-то не въезжаю, мэтр. Это розыгрыш? Шутка?

– Не до шуток. На вас поступила жалоба. И если вы не трус, жду вас в условленном месте. Если трус, все равно жду.

– Да в чем дело-то? – Он еще смеялся.

Я назвал фамилию несчастной четы, и тут до него, кажется, стало доходить.

– А при чем здесь я? И главное, вы?! – Он уже потерял всю свою важность, повысил голос и перешел на «ты». – Тебе-то, старик, что за дело, если телка решила пойти по рукам?..

– Это вы о Колокольцевой?

– А, понимаю, сам ты уже не того, зависть замучила?..

– Прошу прибыть…

– Брось, старый, не бери на понт! В наше время дуэлей не бывает. Тем более на шпагах.

– Когда-то ж надо начинать. Вот вы и будете первым, кто ответит нам за невинно погубленных.

– Ты спятил? Да я тебя…

– Посмотрите, кругом охрана, одно неосторожное движение…

– Но я и пальцем не тронул Колокольцеву! Тем более ее охламона…

– Моя шпага к вашим услугам. Я требую удовлетворения.

– Ну да, конечно! Ты же тут главный бретер! Но ты немощен и стар – разве сможешь победить меня, тридцатилетнего?!

Он меня недооценил. На вид я, правда, старый сучок, но за здоровьем в то время следил внимательно. Рука моя, с тех пор как взялся за дуэли, играла фехтовальные гаммы у мишени каждый день, и поединок был для меня делом повседневным. Для него же – лишь забава, понт. Но кое в чем он все же оказался прав: я давно не был с женщиной. А долгое воздержание – скверное дело для бойца – может привести к потере воображения, перспективы, а отсюда – к потере чувства боя… Надо бы это исправить, подумал я тогда. Разумеется, исправил… Тем более что желающих помочь пруд пруди. Как-то вечером проезжал по Садовому кольцу, не так уж и поздно, часов около шести, и застрял в «пробке» как раз около их поста, так «мамка» сразу ко мне подскочила: «Вам попроще или по-крупному?» Во как нынче все просто. Скоро, наверное, можно будет прямо в «пробке». Может, и уже… Да, так следил я в то время за своим здоровьем и спортивной формой упорно, фанатично. Он же был подвержен, кажется, всем порокам – ночные загулы, пьянки и, как поговаривали, баловался наркотиками. Однако ж на фирму всегда являлся важным, подтянутым, с этими зализанными шоколадными волосами. Я, кстати, заметил, что мужик с крашеными волосами – в какой бы цвет ни красился – неизбежно смахивает на рыжего таракана.

К месту дуэли он попытался пронести пистолет, а под рубашкой у него оказался бронежилет LBF. И когда мои ребята подраздели его и отобрали пистолет, он исподлобья глянул на своих холуев, привезенных под видом секундантов, мол, что же это, хозяина обижают, а вы… Но в их глазах прочел откровенное торжество. И тогда наконец понял, что удача отвернулась от него. Все же он принял исходную позицию и с тараканьей пронырливостью принялся сновать по дорожке. Такое было впечатление, что с командой судьи – «К бою!» – все премудрости поединка вылетели из его головы. Он все делал невпопад и даже не мог соблюсти фехтовальных приличий. Я же играл с ним, как со щенком, и в какой-то момент мне стало жаль его, но не мог же я отступить! Я представил себе ту девушку, ее мужа и нанес ему удар в грудь. Рана была незначительна, но от страха он упал. Ни звука, ни движения. Я круто развернулся и пошел прочь – смесь торжества и тоски овладела мной. И еще что-то похожее на чувство вины. В общем, я ощутил много чего, но только не удовлетворение. Позже я со всем этим вроде справился. Ради Идеи, сказал я себе. Ради людей. Но трещина появилась уже тогда – на первой же дуэли.